Уильям Кеннеди - Железный бурьян

В кузове разболтанного грузовика, на дороге, петлявшей по кладбищу Святой Агнесы, Френсис Фелан понял, что покойники еще больше, чем живые, любят общество себе подобных. Грузовик внезапно обступила чаща памятников и кенотафов; сходные по архитектуре и поражающие своим размером, они сторожили покой привилегированных мертвецов. Но грузовик ехал дальше, и граница простых привилегий обозначилась: дальше лежали гектары подлинно престижной смерти.

Выдающиеся мужчины и женщины, капитаны жизни, погребенные без своих мехов, бриллиантов, карет, лимузинов, но с помпой и почестями, покоились под сводами роскошных гробниц, выстроенных наподобие небесных сейфов или частей Акрополя. Ну а затем, конечно, — неизбежные массы, ряд за рядом, под простыми камнями и крестами попроще. Феланы селились в этом районе.

Мать Френсиса нервно завозилась в могиле, когда подъезжал грузовик, а отец раскурил трубку, улыбнулся беспокойству жены и выглянул из–под своей дернины — сильно ли изменился сын со дня несчастья на железной дороге.

Отец Френсиса курил корешки трав, погубленных засухой, периодически нападавшей на кладбище. Вещество корешков он хранил в карманах, покуда оно не становилось хрупким на ощупь, затем растирал между пальцами и набивал в трубку. Мать плела кресты из одуванчиков и других корневатых сорняков; стараясь сохранить растения во всей их долготе, она плела их, пока они были еще на зеленой стадии смерти, а потом поедала с неутолимым отвращением.

— Погляди на эту могилу, — сказал напарнику Френсис. — Ничего себе, а? Это Артур Т. Гроган. Мальчишкой я видел его в Олбани. Он был хозяин всего электричества в городе.

— Теперь у него электричества маловато.

— Не скажи, — возразил Френсис. — Такие мужики хорошую вещь не упустят.

Приближавшийся прах Артура Грогана, которому не лежалось в своей модели Парфенона, озарился воспоминанием Френсиса о важном, давно минувшем дне. Грузовик продолжал свой путь вверх по склону.

ФАРРЕЛЛ, — назвалась придорожная могила. КЕННЕДИ, — назвалась другая. ДОГЕРТИ, МАКИЛЛЕНИ, БРУНЕЛЛ, МАКДОНАЛЬД, МАЛОУН, ДУАЙР и УОЛШ, — объявили остальные. ФЕЛАН, — сказали две маленькие плиты.

Френсис увидел пару фелановских камней и отвел взгляд из опасения, что под одним из них может оказаться его крошка сын Джеральд. Он не встречался с Джеральдом с того дня, как выронил его из пеленки.

И сейчас не хотел встречаться. Отвернулся же он от камней под тем предлогом, что они принадлежат совсем другой семье. И был прав. В этих могилах лежали два дюжих брата, два молодых Фелана; оба работали на канале, и оба были пропороты одной и той же водочной бутылкой в 1884 году, сброшены в канал Эри возле салуна «Черная рыба» в Уотервлите и притоплены длинной палкой. Братья взглянули на одежду Френсиса, на обтрепанный коричневый пиджак, мешковатые черные брюки, замызганную синюю кочегарскую рубашку и признали в нем своего, хоть и не родича. Туфли на нем были такие же сношенные, как те башмаки, в которых они проходили последний день жизни. И еще братья прочли у него на лице знакомые следы алкогольного томления, которое сильно у них развилось в могиле. Оба были крепко пьяны и беззащитны, когда головорез Маггинс убил их одного за другим и забрал все их деньги, 48 центов. Мы погибли ни за грош, сказали безмолвные, мертвецки пьяные братья Френсису, который трясся в кузове, глядя на веселые белые облака, теснившиеся в утреннем небе. На солнышке соки в нем побежали живее, и он истолковал этот прилив сил как небесный дар.

— Холодновато, — сказал он, — но денек, видно, выстоит.

— Если не блеванет, — сказал Руди.

— Дятел стебанутый, как ты о погоде выражаешься? Выпал хороший денек — радуйся. Разве можно говорить, что небо на нас блюет?

— У меня мать была чистокровная чероки.

— Врешь. Твоя мать мексиканка была — вот откуда у тебя скулы. Про индейцев мне не заливай.

— Она из резервации в Скоки, Иллинойс, уехала в Чикаго и устроилась продавать арахис на Ригли–Филд.

— Нет никаких индейцев в Иллинойсе. Сколько был там, ни одного не встретил.

— Он сами по себе живут.

Грузовик миновал последнюю обитаемую часть кладбища и направился к холму, где пятеро мужчин с кирками и лопатами копали землю. Шофер остановился, отпер задний борт, и Френсис с Руди выпрыгнули. Вместе с пятерыми они стали грузить машину землей. Руди громко пробормотал:

— Сообразим.

— Чего ты опять соображаешь? — спросил Френсис.

— Червей. Сколько червей помещается в грузовике земли.

— Считаешь их?

— Пока что сто восемь, — сказал Руди.

— Чумной, — сказал Френсис.

Когда машину нагрузили, Френсис и Руди влезли на кучу, и шофер повез их к склону, где десятка два свежеумерших распространяли сладкий запах разложения, фимиам незаслуженной бренности и прерванных грез. Водитель, видимо привыкший к таким запахам, подогнал машину поближе к новым могилам и задремал, а Руди с Френсисом стали таскать мертвецам землю. Некоторых похоронили два–три месяца назад, но гробы их все еще забуровливались в раскисшую от дождей почву. Нагульный вес прожитых дней искал себе горизонт упокоения на первопутке смерти, создавая над каждой могилой прямоугольную впадину. Отдельные гробы устремились как будто к ядру Земли. Ни на одной могиле еще не поставили плиты, но некоторые были украшены американским флагом на палочке или глиняным горшком с букетиком линялых матерчатых цветов. В изголовье Луиса (Большого Папы) Дугана поникли в корзине гладиолусы, еще сохранившие кое–какую желтизну на бурой стадии смерти. Папа Дуган, бильярдный артист из Олбани, умер всего неделю назад, захлебнувшись собственной рвотой. Тщетно пытаясь освежить в памяти, как он выполнял обратный винт и верхний, Папа Дуган узнал Френни Фелана, хотя не видел его двадцать лет.