Евгения Кайдалова - Ребенок

– Илья Антонович… По-моему, так звали какого-то художника. Ты не помнишь?

– Если вы про Репина, то он был Илья Ефимович.

– Ну, не важно.

Про себя я тихо рассмеялась: внук казался моей свекрови исключительным явлением природы, а отнюдь не элементарным следствием человеческого совокупления.

– Илья Муромец! – нараспев произнесла она с мечтательной поволокой в глазах.

Я не рвалась разделить ее восторг. Сейчас я отдыхала, впервые за последние два года по-настоящему отдыхала от ребенка.

– Илья-пророк…

Так, мы дошли уже до Библии. Скоро начнем вспоминать ранний эпос Гваделупы. Софья Львовна с окрыленным выражением на лице перебирала губами. Она полностью соответствовала той теории имен, которую я для себя выстроила. Мягкий звук зашуршавшей по песку и тихо ушедшей в него волны. Мы сидели на даче, принадлежавшей совместно отцу и дяде Антона. Это был деревенский дом с пристройками, неказистый, но теплый и просторный. По периметру он был опоясан огненным кольцом настурций, фантастически красиво выделявшихся на фоне серой некрашеной древесины. Перед фасадом была разбита роскошная клумба с георгинами, а территория для отдыха была отделена от хозяйственной заборчиком из петуний и душистого горошка. Аромат стоял такой, что трудно было поверить, что находишься на грешной земле. Если это и не рай, то его преддверие.

Я и не знала, что у Антона есть дача; этой поездкой меня как бы окончательно ввели в семейный круг. Дядя и тетя Антона оказались приятными и нелюбопытными людьми, для которых прополка и сбор урожая всецело затмевали мою скромную персону. Их дочь, некрасивая девушка, стойко ждущая своего женского счастья, не отходила от Ильи, купая его в миниатюрном пруду и занимая мячиком, а я впервые за долгое время получила возможность посидеть, подумать, поговорить…

– Инночка, а как называется твоя должность? – отвлекаясь от темы «Ребенок», задала вопрос свекровь. Я ответила. Та с восхищенным удивлением покачала головой:

– Да, в наше время о таком и не слышали. Рекламы ведь не было никакой, разве что: «Пейте морковный сок!» и «Отдыхайте в здравницах Крыма!»

Я от души рассмеялась. Видимо, никакие загранпоездки вкупе с мужем-дипломатом не сумели выковать из этой милой простоватой женщины искушенную светскую львицу. Мыс Софьей Львовной удивительно быстро нашли общий язык, она казалась мне похожей на маму, только с другим лицом. Признаться, в тот день, когда родители Антона должны были вернуться домой из Австрии, я на всякий случай собрала чемодан (уже в третий раз за время пребывания в Москве). И в третий раз судьба дала мне отсрочку: похоже, кто-то наверху действительно не хочет, чтобы я несолоно хлебавши убиралась восвояси, освобождая бесценную столичную площадь для более достойных кандидатур.

Странно, но в эти минуты на даче, когда обстановка идеально располагала к раздумьям, я не пыталась окинуть взглядом пройденный путь. Возможно, я просто боялась увидеть при свете дня те препятствия, через которые прорвалась в кромешной тьме, не задумываясь о том, можно их преодолеть или нет. А возможно, я и не видела нужды заглядывать в прошлое, даже одним глазком. Куда приятнее созерцать результат: через два года после рождения ребенка я возвращаюсь к жизни.

Кому-то из мудрецов принадлежит замечательная фраза о том, что прочувствовать жизнь во всей ее полноте может лишь тот, кто испытал бедность, войну и любовь. Я могу лишь гордиться тем, что в свои двадцать лет, начиная жизнь по новой, имею о ней всеобъемлющую информацию: бедность как отсутствие собственных денег и возможности позволить себе что-то сверх необходимого для меня подходит к концу лишь сейчас, война с четырьмя стенами мною выиграна, а любовь прошла тяжелый путь и пала смертью храбрых. Жизнь прекрасна?..

А еще у меня есть ребенок. Интересно все-таки, что это такое? Я не воспринимаю его как часть себя и уж тем более как часть Антона. Мне вообще трудно считать его человеком, поскольку он живет и ведет себя совершенно не по тем законам, которые приняты во взрослом человеческом обществе (я основываюсь на том, что за одну сотую долю тех причуд, выкрутасов, капризов, беспредельного эгоизма и бесчувствия к чужой боли, которые позволены детям, взрослого человека просто убили бы или по крайней мере изолировали бы от окружающих). Существо, живущее по неведомым канонам того мира, что находится за пределами нашей квартиры, Петровского парка, Москвы, да и всего примитивного школьного глобуса. Диковинное создание, случайно попавшее ко мне в руки, да так там и оставшееся, точно не было ему другого места… Чем оно занято сейчас? Некрасивую девушку, игравшую с ним в мяч, сменил Антон, вышедший из дома с полной миской мытой черной смородины. Оба сели на лужайке в отдалении от нас, и Илья восхищенно хватал казавшиеся ему самыми крупными ягоды и восклицал «го» («много»).

Софья Львовна с интересом расспрашивала меня о работе: о моих должностных обязанностях, о подводных камнях, о профессиональных хитростях. А я с удовольствием распространялась об адресной рассылке, 25-м кадре и о принципе «маленький брэнд – к большому брэнду». На этом месте Софья Львовна вздохнула:

– Оказывается, маркетинг – такое искусство! Тебе бы подучиться.

Я промолчала, не желая бередить старые раны. Я совсем не прочь подучиться – разве не за этим я когда-то ехала в Москву? Но о какой учебе может идти речь, если день будет занят работой, а вечер – Ильей?

– Сейчас не получится, сами понимаете. Может быть, потом…

Софья Львовна не стала развивать тему. Мы немного помолчали, а потом она спросила как бы невзначай:

– Кстати, Инночка, ты отдаешь Илюшу в садик?

– Нет, Антон против. Я нашла няню.

– Это же такие деньги!

– Что поделаешь.

Я глубоко вдохнула аромат петуний и душистого горошка. Налетел ветерок, и яблоня над моей головой тихо покачала ветвями. Мир так прекрасен! А больной вопрос о деньгах и детях надлежит закрыть! Но Софья Львовна не отступала:

– Послушай… Я вот что хотела с тобой обсудить… Как ты смотришь на то, чтобы вместо няни с Илюшей оставалась я?

Как я могу представить себе четвертое измерение? Это нечто выходящее за пределы моего понимания. Я почувствовала, как у меня расширяются глаза, но была не в состоянии произнести ни слова.

После рекламной паузы, данной мне на размышление, Софья Львовна вновь заговорила – почему-то робко, как если бы она просила меня о милости.

– Я все равно не работаю, других детей, кроме Антоши, у меня нет, а он уже вырос. Почему бы мне не посидеть с единственным внуком? У меня, можно сказать, появится в жизни новый смысл. (Она волновалась и отвела взгляд, устремив его куда-то к линии горизонта. Потом снова посмотрела мне в глаза.) А ты занимайся спокойно своим маркетингом, потом когда-нибудь пойдешь учиться… Давай так сделаем, а?