Олег Лукошин - Капитализм (сборник)

– Тем более, – авторитетно вякнул Зной, – что он рано или поздно наступит.

В тот день они еще две квартиры вскрыли. Работа непыльная, творческая. По душе пришлась Максиму.

Вечерком он счет в Сбербанке открыл. Первые отложенные деньги. Дай бог, не последние.

Выдался у Максима выходной. Вот уже почти целый год, как он квартиры шерстил: то с напарниками, то в однеху. Ему уже позволялось, талантливым учеником оказался.

Тут, главное, что понять: что дверь – она тебе обязательно подчинится, если ты захочешь. Это настоящий поединок: кто кого. У дверей тоже разум есть, он это сразу уяснил. Она вроде неживая, вроде застыла, но нет, в ней однозначно пульсирует душа. Вот ты проигнорируешь ее, наплевать захочешь, пренебрежение выкажешь – и она тебе ни в жизнь не подчинится. А проявишь уважение, проникнешь в ее переливы, подчинишь своей воле – и она отдастся. Отмычки, приспособления всякие – фигня это. Главное, волю подчинить.

Опытные пацаны, послушав Максима, похвалили за такой подход.

– Неожиданно быстро проник ты в тайную суть процесса, – вот так сказали.

Пошел он на пляж. Сока взял персикового, пирожное. Лето. Открыл томик «Капитала».

«Совокупность физических и духовных способностей есть рабочая сила, – писал Маркс. – Эти способности пускаются человеком в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости. Рабочая сила может выступать в качестве товара, когда она выносится на рынок или продается ее собственным владельцем».

Вокруг люди булки перекатывают. Женщины загорают. Какие-то без лифтонов. Дети у берега плещутся. Он в воду не лез – слишком грязная.

По Каме лодки плавали, яхты. Скутера водную поверхность рассекали. Неторопливо, вальяжно приближался белый теплоход «Академик Капица». Максим его не в первый раз видел. С палубы доносилась музыка, пьяненькие люди веселились.

В упряжке – с двадцаток бурлаков. Жилы напряжены, ногами в песок и камни упираются, вот-вот повалиться норовят. Купальщики им дорогу уступали.

– Куда путь держите? – с берега крикнули.

Молчали бурлаки. Один наконец ответил залпом, чтобы дыхание не сбить:

– До Раифы.

– А-а-а… Да, туда часто туристы ездят.

Когда Максим поравнялся с бурлаками, затянули они «Дубинушку».

– Э-эх, дубинушка, ухнем!.. – гортанно, надрывно.

– Э-эх, зеленая, сама пойдет… – в землю смотрят, сквозь зубы поют.

С теплохода тут же расфуфыренная бабенция в мегафон закричала:

– Уважаемые бурлаки, согласно инструкции, с которой вы все ознакомлены, вам не разрешается исполнять песню «Дубинушка». Администрация теплохода предлагает спеть вам песню “We will rock you”. Она зажигательная, темповая и удивительно удачно ложится на тяговопотужные движения. Отдыхающие с удовольствием подпоют вам. Валера, включи, пожалуйста, минусовочку.

Забили барабаны, зазвучала музыка. Туристы на корме вскинули руки кверху и завопили:

– We will, we will rock you!!!

С воодушевлением пели, жизнерадостно.

А бурлаки молчали. Ни звука не издали.

– Блин, в бурлаки, что ль, податься, – мечтательно и одновременно горестно высказался мужичок в трех метрах от Максима. – Говорят, они хорошие деньги гребут.

– Я пытался, – определенно горестно ответил ему товарищ, – не взяли. Туда без блата не устроиться.

Максим сидел и молча смотрел бурлакам вслед. Восхитило его их молчаливое упорство. Суровая стойкость этих людей поражала.

Волна горячего стыда вдруг крепко обдала его с головы до пят.

«Мужики трудятся, их уважают, – закрутились в голове мысли, – а ты людей обираешь. Скользкая мерзкая пиявка, вот ты кто».

В жаркую летнюю ночь скончался дед. Семья была рада: все и так удивлялись, почему он так долго не умирал. Ну наконец-то кровать освободится, обрадовались родители Максима. Дети хоть узнают, что это такое – не на полу спать.

На гроб денег не нашлось. Хитрый Дениска предложил завернуть деда в старую рваную простыню да так и похоронить.

– Скажем, что он ислам перед смертью принял.

Родителям предложение понравилось. Мать отца в бок локтем пихнула: смотри, мол, какой башковитый растет! Я всегда говорила, что если кто и станет человеком, так это Денис.

Отец только крякнул в ответ: разве спорю я.

Так и сделали. Вырыли могилку в пятьдесят сантиметров глубины, спихнули туда дедушку да быстренько закидали грунтом. В холм палку воткнули, чтобы не забыть, где он лежит.

Счастье, как и несчастье, одно в дом не приходит.

На следующий день поступило письмо от старого отцовского друга. Тот звал его в Сибирь, на газовые прииски – деньгу заколачивать. Сам уже три года, как там работал. Было в письме сказано: «В роскоши купаюсь».

Ну, отец, само собой, засобирался.

– Все, Вер, – сжимал он кулаки и сотрясал ими воздух, – закончилась черная полоса в моей горемычной жизни. Сейчас я им всем кузькину мать покажу!

Мать ему молчаливо улыбалась.

– Скоро Денис бурсу закончит – работать пойдет, – продолжал отец. – Вовку после девятого сразу на работу гони – все равно толка из него не выйдет, он тупой. Ну, и я присылать буду. Мы еще поживем!

Настена засомневалась, что бывают такие газовые прииски.

– Газовые – месторождения, а прииски – золотые, – влезла она в разговор старших.

Умный Денис возразил ей:

– Папин друг использовал образное сравнение, чтобы подчеркнуть высокие заработки в этой отрасли.

– Вот так-то! – врезал ей подзатыльник брат его Вовка.

Настя заплакала и убежала.

А отец поехал в Сибирь.

– «Газпром», – шептал всю дорогу, – «Газпром»…

– Отец, – подсел Максим к седому ветерану в коричневом пиджаке и шляпе с полями, – вот ты объясни мне: почему народ добровольно согласился сменить справедливое общественное устройство на несправедливое?

Ветеран сидел на скамейке, держал в руках трость, на затертом пиджаке покачивались желтые кругляшки медалей. Испуганно поднял на Максима слезящиеся глаза.

– Раскумекай мне, батя, – вопрошал Максим, – что есть такого в этом капитализме, что так вот сразу обезоружил он целую страну?

Ветеран крякнул.

– Ну, – начал он сдавленным голосом, – тяжело живется пенсионерам. Но с другой стороны, и президент, и губернатор свои прибавки к пенсии делают. Спасибо им за это.

– Ведь это не просто экономическая формация, – поражался Максим. – Изменились люди, в худшую сторону изменились. Скурвились, озлобились. Нет сейчас человека настоящего.

– Тут главное, – шамкал губами ветеран, – главное, чтобы молодые о стариках не забывали. Вот я в магазин прихожу, молоко покупаю, а продавщице бы взять и сказать: «Дедушка, давай я тебе пакет этот в авоську положу». А какая и до дверей бы проводила. Вот бы нам приятно было.