Олег Лукошин - Капитализм (сборник)

– Не учи нас, щенок! – огрызаются они. – Сами все видим. Дойдет до нее очередь – отнесем.

Люди едва на ногах держатся. Корзины уже не полные несут. Баба-учетчица орет:

– Неполные не принимаю! Неполные можете не нести! Заколебешься тут каждый раз по три килограмма взвешивать.

Скрылось наконец солнце за горизонтом. Словно зомби, плетутся люди к палаткам.

– А на реку сходить можно? – спросил Максим у надсмотрщика.

– Что, смотаться хочешь?

– Да нет, окунуться бы.

– Если найдешь еще четверых – свожу вас. Одному нельзя.

Нашел он четверых. Сходили они на реку, искупнулись. Вода – теплая до омерзения, но и такая хороша. Хоть освежились чуток.

Ночью соседи по палатке Максима в бок толкают.

– Парень, мы ноги отсюда рисуем. Ты с нами?

– Так ведь еще не заплатили ни копейки.

– Да хрен с этими копейками! Живым бы остаться. Еще пару дней такой работы – и сдохнем. Видишь, сколько трупов сегодня собрали.

– Не, я остаюсь.

– Ну, как знаешь.

На следующее утро наполовину число рабочих сократилось. Кто сбежал, а кто умер. Тех, кто остался, на поле погнали, а за новыми в город да по деревням вербовщиков послали. А они что – работа есть работа. Дело привычное.

Доработал Максим до первой зарплаты. Единственный из всех. Надсмотрщики и табельщицы неделю в шоке ходили. Еще бы: первый случай за все годы, чтобы рабочий до зарплаты дожил. Делать нечего: послали в Краснодар человека за зарплатой для Максима. Там, в офисе, тоже все в осадок выпали. Сам младший заместитель третьего помощника генерального директора на плантацию выехал, чтобы посмотреть на живого рабочего, которому надо деньги платить.

Посмотрел и смутился.

– Поздравляю, – опустив глаза, потной ладошкой потряс руку Максима. – Вы далеко пойдете.

И вручил конверт с деньгами.

А в конверте – ой-ой! – целых две тысячи триста двадцать рублей.

Даже кое-кто из надсмотрщиков гуманизм проявил и Максиму руку пожал.

– Ну, все, – говорят они ему, – наверно, с такими деньжищами свалишь отсюда?

– Да нет, – Максим отвечает, – до конца сезона доработаю.

Надсмотрщики лишь поежились. Один поперхнулся даже – целый час ему по спине стучали.

Ночами Максим находил время для чтения.

«Прибавочную стоимость, производимую путем удлинения рабочего дня, называют абсолютной прибавочной стоимостью, – гласил “Капитал”. – Ту прибавочную стоимость, которая возникает вследствие сокращения необходимого рабочего времени и соответствующего изменения соотношения величин обеих составных частей рабочего дня, называют относительной прибавочной стоимостью».

«Пойму, – шептал себе Максим, – непременно постигну сущность этой системы отношений. И то, как с ней бороться».

На плантациях – большой переполох. Сам губернатор в ежегодной поездке по сельхозугодьям решил посмотреть на сбор томатов. В поездке его сопровождает генеральный директор агропромышленной фирмы, в которой Максиму посчастливилось трудиться. Такой нервотрепки здесь еще не видели. Какие-то шишки из центрального офиса в костюмах и галстуках один за другим высаживались на плантациях. Готовилось нечто умопомрачительное.

На целых три дня рабочих освободили от труда! Было организовано трехразовое питание! Ну там, чтобы отоспались немного, отъелись. Чтобы более-менее прилично перед губернатором смотреться. А кроме этого, выдали относительно свежую и относительно чистую одежду. Мужчинам – косоворотки, женщинам – сарафаны. И тем и другим – лапти. Чтобы как в старых добрых фильмах выглядели и глаз радовали.

Режиссер массовых мероприятий, которого привезли для постановки шоу, так и сказал:

– Чтобы все радостные и довольные были, как в «Кубанских казаках».

– Передовики нужны, передовики! – шумел он. – Где у вас передовики?

– Где у нас передовики? – заорали друг на друга люди в костюмах. – Где?

– Есть! Есть один! – кто-то торжествующе выкрикнул.

Привели Максима.

– Вот он, передовик! Единственный, кто второй месяц здесь работает.

– Так, – окинул его взглядом режиссер, – мрачноватый какой-то. И глаза злые. Ну да ладно, какой есть. Ну что, парень, большая ответственность на тебя ложится. Именно ты с ответным словом от людей труда к губернатору обратишься. Пойдем текст разучивать.

И вот настал этот праздничный день. Томатные плантации в праздничном убранстве. На дрынах, в землю воткнутых, разноцветные шарики на ветру болтаются. Радостные, слегка пьяненькие труженики величаво собирают томаты. В усладу работать на земле! Песню, песню душа просит от труда благородного! А что, хлопцы, а что, девчата, споем нашу любимую?

– I am a woman in love , – затянула одна гарна дивчина. – … and I’d do anything , – подхватили другие знаменитую песню Барбры Стрейзанд, – to get you into my world and hold you within …

Молодцы, кивает им издалека режиссер, а теперь вступают парни.

Парни вступили. И в это же время – вот они, гости, подъезжают. Губернатор выползает из машины, генеральный директор агропромышленной фирмы, прочая челядь. Хлеб-соль им несут.

– Благодать-то какая! – набирает губернатор воздуха в легкие.

– Ой, и не говорите-ка, – лебезит рядом гендиректор. – Вкусите, так сказать, хлеба и соли, так сказать, по старой русской традиции…

Вкусили небожители хлеба, обмакнули его в солонки.

– А что, – недоверчиво интересуется губернатор, – неужто каждый день у тебя так люди работают: задорно, с песнями?

– Обижаете, вседержитель, обижаете, – хихикает гендиректор. – Каждый божий день. Труд для нашей фирмы – праздник.

– Добре, – кивает губернатор, – добре.

Начался праздничный митинг.

– Так сказать… – гендиректор мычит, – в труде благо, так сказать… Повышаем, так сказать, улучшаем… Передаю, так сказать, слово губернатору.

Тот витиеватее выразился:

– Вот еду я сейчас по нашей земле краснодарской, – светится он у микрофона, – по богатой нашей земле, по плодородной. Смотрю на поля, на людей, что с песнями труду отдаются, и ма-а-аленькая такая думка в черепушку закрадывается: «А ведь как прекрасна страна наша бескрайняя! А ведь как сильны да мужественны люди наши трудолюбивые! Так что же мы, други, не сможем сделать ее лучше, краше не сможем сделать? Да кто ж мы будем после этого?!»

Бурные аплодисменты, переходящие в овации.

– С ответным словом, – объявляют, – передовик труда выступит…

Вывели к микрофону Максима.

– Господин губернатор, – начал он хриплым голосом.

А голос в динамиках причудливо разносится, словно не сам говоришь, а за тебя кто-то слова выдает.

– То, что вы видите перед собой, – продолжает, – гнусная показуха. Изощренная потемкинская деревня, которой алчный лендлорд пытается прикрыть вопиющую эксплуатацию беззащитного народа, что приезжает, подгоняемый свирепой нуждой, на заработки в теплые южные края. Люди здесь трудятся по восемнадцать часов в день, питаясь в буквальном смысле крохами, десятками умирают, сотнями сбегают, не в силах мириться с античеловеческими условиями. Я – единственный, кто за весь уборочный сезон получил зарплату, ничтожные две тысячи рублей с копейками. Если осталась в вас совесть и сострадание к трудовому народу, искренне прошу вас разобраться во всем этом вопиющем унижении человека и попрании всех принципов труда. Не будет вам покоя ни в этой жизни, ни в той, если не станете вы народу заступником.