Олег Лукошин - Капитализм (сборник)

Тела тех, кого я знал как дядю и старика Якова, медленно, с ядовитым шипением оплывали на моих глазах, превращаясь в кучу дрожащего желе.

Тело карлика осталось без трансформаций. Из всей этой компании он был единственным человеком. Посвященным.

Я отложил браунинг в сторону и вошел в застекленное звукоизолированное помещение студии.

Я знал, что мне надо делать сейчас. Я отчетливо слышал Ритм, который мне предстояло отбить. Ритм скорби и разочарования. Ритм гневного сожаления о потерянном друге. И в то же время – Ритм торжества и победы. Ритм силы, которая не требует оправданий.

Я уселся за ударную установку. Проверил педаль басового барабана. Тронул тарелки. Сейчас, сейчас. Сейчас. Ждать осталось недолго. Скоро ко мне вернется отец.

Раз-два-три-четыре…

И я принялся за барабанное соло. Сочное, упругое, стремительное, оно вырывалось наружу само по себе, я целиком и полностью превратился в барабанную дробь. Удар – и цепи пали. Удар – и опаленные стервятники серым пеплом осыпались в пучину океана. Удар – и Прометей поднялся на ноги, и небо над ним осветилось ослепительным лучом, который втягивал освободившегося узника в световой коридор.

Гром пошел по небу, и тучи, как птицы, с криком неслись против ветра. А могучий ветер, тот, что всегда гнул деревья и гнал волны, поднял Прометея ввысь.

Он свободен! Вы слышите, он свободен! Прометей Освобожденный, он скоро будет здесь!..

Когда я очнулся, то увидел, что лежу в развалинах дома. Его словно снесло могучим ураганом. Меня присыпало известкой, обрывками обоев, землей. Было темно, я отчетливо видел над головой звездное небо. Я освободился из-под завала и по шнуру электропроводки выбрался из подвального котлована на поверхность.

И сразу же увидел его. Он шел ко мне прямо по развалинам – обнаженный, прекрасный. Шел и улыбался. Длинные волосы развевались по плечам, он смотрел на меня с нежностью и благодарностью.

Прометей.

Отец.

Резкий крик вырвался из моего горла. Я кинулся вперед и тут же зашатался, задрожал: Ритм дался мне непросто, отобрав изрядные силы. Кашель душил, в горле резало. Счастье мое невозможно было передать словами.

Через мгновение мы обнялись.

Вот мы и рядом. Лоб мой влажен. Пытливо смотрю я на Прометея, хмурюсь, улыбаюсь.

И я ему говорю:

– Это ты?

– Да, я!

Голос его. Его лицо. Да, это он!

– Папа! – со слезами на глазах произношу я. – Я так сильно ждал тебя!

– Ну, ну, – гладит он меня по спине, успокаивая. – Теперь мы всегда будем вместе.

Счастье! Вот оно, большое человеческое счастье, когда ничего не нужно объяснять, говорить, оправдываться и когда люди уже сами все знают и все понимают. Я с благодарностью сжимаю его руку, и мне хочется ее поцеловать. Но он тихонько ее выдергивает и крепко жмет мою.

– Я должен сделать одно заветное дело, – объясняет мне отец. – Только ради него я желал вернуться на Землю.

Я не спрашиваю, что это за дело. Должно быть, поистине важное, если он смог тысячелетиями терпеть боль, унижения и издевательства ради него.

Прометей распрямляется, поднимает кверху руки, и я вижу, как над ними возникает огненный шар. С каждой секундой шар увеличивается, наливается жарким огнем – он так и пылает внутри прозрачной сферы, он обжигает горячим дыханием.

Через какие-то секунды шар уже просто огромен. Он достигает самого неба, он разросся до невиданных размеров, от него пышет яростным и бушующим жаром, но меня этот жар не опаляет. Наконец отец делает короткий выдох и подбрасывает шар вверх. Тот мгновенно распадается на сотни, тысячи, миллионы огненных струй, которые разбегаются во все стороны, поглощая все на своем пути.

Но что ни мгновение, огней зажигается все больше и больше. Они вспыхивают от края до края прямыми аллеями, кривыми линиями, широкими кольцами. И вот уже они забушевали повсюду. Их много, целые миллиарды!

Я вижу, как, вспыхнув, моментально сгорают человеческие жилища – одноэтажные, махонькие и огромные, многоквартирные. Короткие, но многочисленные, сливающиеся в единый вой человеческие крики заполняют собой все пространство.

Я понимаю, что огонь растекается вдаль на тысячи километров, что он заполняет собой все страны и континенты. Все исчезает под ним: дворцы и хижины, города и деревни. Все люди растворяются в его неистовой пучине. Все до единого.

– Сбылась моя мечта, – тихо произносит Прометей. – Я принес людям Огонь.

…Широки поля. Мир огромен. Жизнь еще только начинается. И что пока непонятно, все потом будет понято.

Мы ступаем с отцом по горячей земле. Этот мир принадлежит нам. Мы его хозяева и повелители. Отец и сын – крепко и нерушимо дружны мы теперь навеки.

Да будет так!

Брат пригласил меня на день рождения жены. Я не очень хотел идти, отношения с ним у меня не ладились, с женой его – особенно. После того как он открыл свою фирму и женился на этой суке Светлане – дочери владельца холдинговой компании, – он стал избегать меня. Я понимал, почему: ему было стыдно за брата-плотника. И науськивала его в этом жена: в ее кругу не было позора больше, чем родственник-пролетарий.

Однако пошел.

– О, Егор! – приветствовал меня Кирилл в своем загородном особняке после того, как я в сопровождении охранника и под лай собак, которых держали тут целую псарню, проследовал в дом.

– Здравствуй, – протянул я ему руку.

– Привет! – рукопожатием он не ограничился, обнял меня. Я такого внимания не ожидал.

– Рад тебя видеть! – хлопал он меня по спине.

Появилась его жена.

– Егорушка! – неподдельно обрадовалась она мне. – Как здорово, что ты пришел!

В искренность ее я, конечно, не верил.

– Здравствуй, Света! – попытался улыбнуться.

Она поцеловала меня в щеку. Я даже растерялся на мгновение – никогда не помнил за ней такой нежности.

– Поздравляю с восемнадцатилетием, – пошутил, взяв себя в руки.

– Ой, да брось ты! Тридцать пять – вот мой возраст. И никуда от него не денешься.

– Я без подарка, извини, – развел я руками. – Просто не придумал, что тебе можно подарить.

– Да какие подарки, Егор! Молодец, что сам пришел! Проходи в зал.

– Проходи, – кивнул и Кирилл.

Взяв под руку, он повел меня в зал.

– У меня к тебе серьезный разговор, – сказал он по дороге. – И пригласили мы тебя не просто так.

Я напрягся.

– Я очень много думаю о тебе, – продолжал он. – И знаешь… Мне не нравится, что мы так отдалились.

Стол, накрытый посередине зала, ломился от яств.

– Это не по-семейному. Не по-братски. Да и живешь ты как-то… Плотником работаешь, не женат… Это все связано, кто сейчас за плотника замуж выйдет?

Разговор этот мне не нравился.