Дмитрий Быков - Остромов, или Ученик чародея
- Название:Остромов, или Ученик чародея
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:ПрозаиК
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:978-5-91631-094-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Дмитрий Быков - Остромов, или Ученик чародея краткое содержание
В основу сюжета нового романа Дмитрия Быкова «Остромов, или Ученик чародея» легло полузабытое ныне «Дело ленинградских масонов» 1925–1926 гг. Но оно, как часто случается в книгах этого писателя (вспомним романы «Орфография» и «Оправдание», с которыми «Остромов» составляет своеобразную трилогию), стало лишь фоном для многопланового повествования о людских судьбах в переломную эпоху, о стремительно меняющихся критериях добра и зла, о стойкости, кажущейся бравадой, и конформизме, приобретающем статус добродетели. И размышлений о том, не предстоит ли и нам пережить нечто подобное.
Остромов, или Ученик чародея - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
— Не она, а он, — решительно поправил Райский.
Черт-те что, подумал Остромов. Мир сошел с ума. Вот кого надо было к Неретинскому.
— Я никогда не стрелял в женщин, — с достоинством пояснил Райский. — А он был в заговоре, это было доказано, он все признал. Он обозвал меня тварью. Он сказал, что у него бы рука не дрогнула.
Однако, подумал Остромов. Я и забыл, что у этих совсем иное представление о первом разе.
— Разумеется! — воскликнул он. — Разумеется, у Марка Красса не дрогнула бы рука! Всмотритесь глубже! Слышите этот рев?
— Не слышу, — отвечал потрясенный Райский.
— Антоний, Клеопатра приветствует тебя! — завопил Остромов. Он понятия не имел, с какой стати Клеопатра ревет и какое отношение имеет ко всему этому Красс, но действовать надо было быстро.
К пятому занятию Остромов назвал всех, подробно указав грехи каждого, истинные и мнимые, а Райский в своей регрессии дошел до Авраама и воочию убедился, что смерти нет.
В пятницу, после явления и пророчеств Вальтасара Мадридского, чертившего знаки по бумаге при помощи сульфата натрия и чего там еще полагалось, жарким и светлым июльским вечером Даня провожал Мартынова, и тот предложил зайти. Мало с кем было Дане так легко и весело, и он согласился, впервые не боясь, что кому-то навязывается. Видно было, что Мартынов делает только то, что хочет, — и если с кем скучает, того не позовет.
Он жил в удивительном здании, и в каком еще здании мог жить Мартынов? Это была круглая башня, нечто вроде обсерватории; тем странней казалось, что она расположена в ботаническом саду на Аптекарском острове.
— Тут была лаборатория Валевского, — пояснил Мартынов небрежно, словно имя Валевского известно было всей мыслящей России.
— А я и не слышал про него совсем, — честно сказал Даня.
— А, про него мало кто слышал. Он проращивал вавилонскую пшеницу. Удивительный был человек. Меня позвал надписи читать. Кольдевей ему прислал кувшин, найденный в раскопках, и три таблички. Одна в плохой сохранности, а две в отличной.
— И что там было?
— Да как обычно: я, Ашшурам-аппи, насадил эту пшеницу в особенном месте, огороженном тремя глиняными стенами и двумя деревянными, облитыми медными пластинами, и далее три заклятия, чтобы никто не вошел без спросу. Кто-то из местных магов — у них же знаете как было, в Вавилоне? Свои селекционеры, как положено, только они ничего ни с чем не скрещивали. Была теория, что растение реагирует на среду, и считалось, что пшеница особенно пуглива. Надо защищать, стены ставить… Этот Ашшурам-аппи считал, что если поставить две стены, а не три, получится другой сорт.
— А Валевский?
— Валевский тоже так считал. То есть он допускал, что может быть реакция на внешние факторы. Пел, патефон заводил. Установил якобы, что рододендрон быстрее растет под Вяльцеву. Ну и позвал меня, чтобы я перевел, сколько там стен и какие заклинания.
— И что, выросла? — замирая, спросил Даня.
— Проросла, — кивнул Мартынов. — Ничего особенного. Не от стен же зависит, в самом деле… Правда, он говорил, что раньше — без стен — не всходило. А я думаю, он просто поливал плохо… Ну вот, а потом он уехал, выпустили лечиться. Не вернулся, конечно. А меня сюда записал смотрителем — я теперь и живу, удобно.
— А пшеница? — спросил Даня, надеясь увидеть всходы древних зерен. Он был уверен, что заметит в них нечто особенное, хотя не отличал пшеницу от ржи.
— Он в теплицу передал. Говорит, что в моем присутствии она как-то лучше росла — может, узнавала специалиста, — Мартынов хохотнул и принялся заваривать чай в глиняном чайнике, тоже, вероятно, повышенной древности.
— Я давно хотел спросить, — начал Даня, смущаясь, — какая, собственно, ваша тема, потому что знал одного ассиролога, и вы, может быть, тоже его встречали…
— Шилейку? — немедленно угадал Мартынов.
— Как вы поняли?
— А он как-то получился единственный, которого знают все. Плод — яблоко, поэт — Пушкин, ассиролог — Шилейко. Знаю, конечно, кто же не знает. Бывают такие люди — их в Вавилоне называли «тянущими». Вошел — и все на него перетянулось, на других не смотрит никто. Но он действительно универсал — где мне. Моя тема узкая.
— А какая?
— Я занимаюсь тремя пунктами законов Хаммураппи, с двадцать первого по двадцать третий, — с милой важностью сказал Мартынов, разливая черный чай.
— И давно? — полюбопытствовал Даня.
— Шесть лет, с третьего курса.
— Господи, что же там такого сложного? Это же, наверное, пять строчек…
— Семь, — уточнил Мартынов. — В русском переводе семь, в клинописи три. Там запись короткая, без гласных.
— И в них вся мудрость?
— В них про миктума. Пункт двадцать первый — за убийство миктума взимается пятьдесят сиклей серебра (за убийство раба, кстати, владельцу платили один, за рабыню два, за вольного гражданина двадцать). Пункт двадцать второй: миктума нельзя удерживать, когда он уходит, его нельзя отобрать, но можно дать. Пункт двадцать третий: после того, как дело сделано, миктума можно уступить, но нельзя награждать.
— Замечательно, — сказал Даня в задумчивости. — Очень таинственно.
— Вот и я про то.
— И кто такой миктум?
— А как вы думаете?
— Вероятней всего, это какой-то особо умелый рабочий, — предположил Даня, страшась ляпнуть чушь.
— Умелый? — усмехнулся Мартынов. — Близко… Почему же, вы думаете, его нельзя отобрать?
— Ну, потому, что он только сам может принять решение…
— А дать почему можно?
— Не знаю, — сдался Даня. — Вы догадались?
— Я не догадался, а вычислил. Все-таки наука. Хотя половину и приходится восстанавливать гадательно.
— Подождите, — попросил Даня. — Может быть, я додумаюсь. А где-то еще этот миктум упоминается?
— Есть немного. Это только запутывает дело. Есть, скажем, проклятие врагу — чтобы в делах его ему никогда не встретился миктум. Но есть и благопожелание другу — чтобы в опасных замыслах врага его всегда был миктум.
— Я, кажется, догадываюсь, — сказал Даня через пару минут сосредоточенного прихлебыванья деготно-черного мартыновского чая. — Чур, не издеваться, если мимо.
— Да тут двести лет голову ломают, — усмехнулся Мартынов. — Валяйте. Все на поверхности, просто они ведь все были марксисты — что у нас, что там. Искали экономическую нишу: наемный рабочий, особая категория свободных, раб, отпущенный за спасение… А это вещь не экономическая — что, угадали теперь? Я уж все подсказал, кажется.
— Да, да. Я сразу понял, что не экономическая. Это, мне кажется, знаете что? Это даже и не работник, — Даня говорил все быстрее, как всегда, когда подыскивал формулировку. — Это вот у нас до революции был в Судаке работник, его потом убили. И любая семья, куда он приходил, начинала развиваться быстрей обычного. Иногда это кончалось разводом, а иногда, наоборот, дети и все такое… То есть не то чтобы дети от него, — быстро опомнился он, увидев улыбку Мартынова. — Получается черт-те что, я не то имел в виду. Но просто это такой человек, который все ускоряет, и работа при нем идет…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: