Теодор Вульфович - Моё неснятое кино

Солнцев долго сопел, не прерывая разбор сетей и, наконец, строго заметил:

— Работу кончим — делить будем.

Но Петрович будто не слышал старшины. А через некоторое время кряжистый бородач старик Фунтов не выдержал и без всяких там прибауток уволок к своему мешку самую ладную севрюгу. Фунтов не церемонился — севрюга сильно отличалась от своих подруг и размером, и весом.

Солнцев распрямил спину, вытянул шею, и нос его заострился. Все побросали привычное дело и насторожились.

— Ташшите оба, где лежало. Работу кончим, делить будем, — как мог спокойнее проговорил старшина.

Петрович, как взял легко, так и положил обратно, а с севрюгой дело вышло посложнее. Ее новый хозяин наотрез отказался расстаться с рыбиной — видать, сроднился.

А чтобы закрепить это внезапное родство, начал материться, да так круто и неуемно, что действо требовало продолжения и незамедлительного.

Солнцев подошел ближе к владельцу и проговорил:

— В последний раз прошу. Положь!

Фунтов наращивал ругательства, таращил глаза и дал понять окружающим, что скорее расстанется со всей своей родней, чем севрюгой.

Работа застопорилась. Все ждали, чем кончится поединок. Никто потом не мог толком сказать, кто кому что говорил и говорил ли, но старик Фунтов схватил смачную затрещину. Хорохорясь, все еще не понимая, что происходит, бородач полез на Солнцева, и тот ему уже врезал не шутя, хотя и первой затрещиной шутить не собирался. Драки как таковой не было, но произошло что-то невиданное. Отродясь старики не дрались на острове, и никто наперед не мог сказать, что из всего этого может получиться. Остров гудел, как улей под дымом. Суждений было больше, чем людей в поселке. Точно знали только то, что Фунтов схватил две оплеухи, сидит в правлении, составлен акт и назначена комиссия. Дело принимало серьезный оборот.

Рассудительный Солнцев понял, что взял через край, позвал к себе стариков Бутылкина и Петровича, созвал многочисленных родственников постарше и сообщил им, что хотел бы повиниться перед Фунтовым и кончить дело миром. Сватами-делегатами попросил быть не безвинного шутника и краснобая Петровича и самого справедливого на острове рыбака и бывшего гренадера деда Бутылкина.

Вслед за ними к дому обиженного в черном выходном пиджаке направился сам Солнцев. Все жители улицы повылезли из домов и образовали торжественную, хоть и редкую шеренгу.

А комиссия тем временем сидела в правлении и ждала.

Так трое и пришли в дом Фунтова. В раме — метровая Сикстинская мадонна, по краям виды Иерусалима, а в центре открытка: «ПОЗДРАВЛЯЕМ С ВЕЛИКИМ ПРАЗДНИКОМ ОКТЯБРЯ!»

— Рыба ищет, где глубже, а человек — где рыба, — проговорил дед Фунтов, чтобы только что-нибудь проговорить.

— Это правильно, — поспешно согласился с ним Петрович.

А Солнцев Иван Тимофеевич твердо заявил:

— Рыба — она глупая. Если бы понимала, не брала бы клеенку. Осетр, например…

— Не скажи, Иван Тимофеевич, — поддержал разговор справедливый старик Бутылкин. — Кефаль, к примеру, умная рыба. Она прыгает через сети. У нее даже разрывы сердца получаются. Истинный Бог! Сам видел. Может, от особой живости, может, от переживания. Не скажи — умная рыба. Вот третьего году один кефаль выпрыгнул из воды и прямо в скулу мне. А тьма — ни зги, кругом вода. Так я не удержался, за борт упал. Спасибо Кузину Виктору — вытащил.

— Так кефаль — разведенная. Она из Черноморья завезена. Не коренная, не каспийская, — легко объяснил это странное явление Фунтов.

— Это тоже правильно, — снова согласился с ним Петрович.

Разговор явно шел по фальшивому курсу, и Солнцев прямо заявил, что просит у старика Фунтова прощения: «севрюга севрюгой, а драться, мол, да еще в такие годы, не след». Винился, как умел. А хозяин упорствовал и сказал, что извинить не может. Упорствовал не столько сам Фунтов, сколько его старуха. Она яро отстаивала непрощение и говорила об этом вслух, обращаясь не к гостям, не к мужу, а к своей печке.

Сваты сходили за вином, принесли четверть, два с половиной литра. Старуха накрыла на стол. Стаканы наполнили, но заядлая хозяйка старику пить не советовала, и тот ее слушал до тех пор, пока четверть не опустела.

Пошли за второй…

А комиссия тем временем сидела в правлении и ждала.

— Зря старуху в разговор пускаешь, — осторожно намекнул старик Солнцев.

— Кость такая у нее, куй-куй — не перекуешь, — уклончиво ответил Фунтов.

— Да. Кость имеет значение, как у петуха. Что с ним не делай, а в три часа ночи закричит.

Принесли вторую четверть, два с половиной литра.

Фунтов уже пил со всеми вровень, обмяк, но все еще не извинял. Захмелели изрядно, два раза были на краю мировой, но в последний момент старая встревала, подзуживала, лила масло в огонь и портила дело.

Сваты принесли третью четверть (два с половиной литра). А сами отвалили от стола и пошли по домам, по крайней мере, им казалось, что они шли. Солнцев и Фунтов еще долго шумели, вспоминали все обиды последних пятидесяти лет, и третья четверть шла к концу. Начали вырисовываться контуры условий мира. Фунтов требовал СТО ПЯТЬДЕСЯТ РУБЛЕЙ НОВЫМИ, тогда неурядица будет улажена. По всему было видно, что цифирь обиженному подсказала старуха. Названная сумма не на шутку удивила старика Солнцева. Иван Тимофеевич уперся взглядом в хозяина и никак не мог проморгаться.

Вышли. Отливали, задрав головы. Тьма была густая и знакомая. Звезды тыщами висели в небесах, другие — со здоровый кулак — были ярче остальных и дразнились.

— Это… чего это? — сказал Фунтов. — Так и есть, или мерещится?

— А чего? — спросил Солнцев.

— Звезды, как звезды, a eтa летать… — Фунтов показал вверх. Одна из звезд, яркая и холодная, торжественно пересекала небосвод прямо с Запада на Восток, и трудно было разобрать, что это такое, а когда не понимаешь, всегда жутковато, особенно в ночи.

— Э-э-то самолет, — брякнул Солнцев.

— Хрен-та, а где звук?

— Не долетел ещё.

— И не долетит. Тишь-то какая…

— Может, комета или метеор?

— Два хрена. Ты гляди — прямо режет небеса! И хвоста никакого.

Оба были в недоумении и стояли, задрав головы — два свидетеля удивительного явления. А летучая звезда пересекала небо над Каспием. У Солнцева из семи сыновей-дочерей четверо с высшим образованием, и это накладывает… Солнцев не мог допустить перед Фунтовым. Ему всегда задавали самые трудные вопросы, и он никогда лицом в грязь не плюхался… Недаром его тут называли Академиком Моря. Да он и был таким… Солнцев вглядывался, вглядывался, наконец произнес:

— Тьфу-ты нуты! Твою-Мою-Вашу! Чашки гнуты!.. Это же спутник!

— Какой ещё?

— Газету читать надо. Запузырили на орбиту. Вот пролетает над Северо-Западным Каспием. В районе нашего острова. А какой, скажи, у спутника может быть звук?..