Иван Сергеев - Два лебедя

А потом начались лихие девяностые. Убили моего младшего брата, утопили в ванной. Вслед за ним ушел из жизни мой отец. Он умер от рака пищевода. И вот подошло время нам узнать о поджоге нашего дома. Случилось это совершенно случайно. Моя сестра ехала в автобусе на дачу. И оказалось, что она сидела рядом с близкой родственницей Потехиных. Женщина узнала мою сестру и сказала ей, что это ее братья подожгли наш дом. Она попросила у моей сестры прощения. Вот так через много лет всплыла правда о поджоге. Но обоих братьев Потехиных к этому времени уже не было в живых. Не было в живых и моего отца. И хотя мы теперь знали правду, наказывать за поджог было некого.

Я продолжал писать книгу о Матрице. Когда человек пишет стихи, занимается сочинительством романов, а также занят напряженной мыслительной работой во благо человечества, его жизнь протекает очень стремительно.

Я не был выдающимся ученым, как Жорес Альферов, Андрей Сахаров или Петр Капица. Просто мне открылась Матрица. Поэтому вначале я был, скорее, исследователем этого удивительного явления. А потом мне понадобилось освоить язык Матрицы, на котором я мог доходчиво донести это знание до своих соотечественников. Труднее всего было написать научно популярную книжку о Матрице. Поэтому я решил написать вначале повесть о своей жизни. Мне было уже почти пятьдесят лет, а книга о Матрице еще не была издана. Я много раз перечитывал свою повесть и не мог сказать, что рукопись мне нравится. Книга походила на роман Николая Островского «Как закалялась сталь» или на «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Да, я совершил подвиг, познав Матрицу. Теперь мне предстояло написать нечто особенное, чтобы герой моей книги стал кумиром подрастающего поколения.

Я поставил перед собой труднодостижимую цель. Но в то время я был на подъеме и поэтому не представлял, насколько эта цель будет для меня недоступна.

Чтобы все хорошенько обдумать, я вышел на улицу, пересек сквер и по высокой мраморной лестнице, которая вела меня к триумфу и славе, начал подниматься во Дворец Солнца. Он родился буквально на глазах, в дивных грезах из ничего. По белым ступеням шагать не пришлось. Высокая лестница сама везла меня к солнцу, отлитому из чистого золота. Его планетарная система двигалась медленно. И тут я ткнулся носом в широкую клетчатую спину, и видение Дворца Солнца исчезло. Я перепрыгнул вовремя зубастую гребенку эскалатора и вышел на Невский проспект. Слава Богу, что господин Вельзенд перестал являться мне в моих видениях.

Обойдя Гостиный двор под галереей, я прошел по Садовой улице мимо большого серого здания и свернул в Мучной переулок. Свернул машинально, но до канала Грибоедова так и не добрался. Он был всего в двух шагах, став неожиданно недосягаемым. А ведь именно канал Грибоедова был целью моей прогулки. Через секунду я думать о нем перестал, переминаясь с ноги на ногу перед незнакомой дверью, куда явно намеревался войти, не зная почему. Вначале я постучал очень вежливо. Но когда мне надоело быть таким нерешительным, взял и вошел в дверь и оказался перед молодым бородатым мужчиной, подарившим мне очаровательную улыбку.

– Здравствуй, Солнце! – воскликнул он и жестом показал, куда следовало идти. Должно быть, привык к такому неожиданному появлению энтузиастов своего дела. Людей незаметных и безобидных. Или ждал именно меня, что было вполне очевидно.

Когда я вошел в светлый кабинет, в чаше кресла за двумя столами сидел крепкий мужчина с крючковатым носом. На столах с многочисленными закладками лежали книги самого примечательного содержания: по истории, археологии, биологии, медицине, атомной физике и философии. Среди книг я заметил знакомое издание Библии в черном переплете, а также совершенно незнакомые издания Корана, Каббалы и Торы.

Стены комнаты были увешаны картинами и календарями. Сразу же бросалась в глаза рельефная карта Кавказа. Мягкий свет от настольной лампы падал на вымпел необычного содержания: Медный всадник приветствовал десницей другого всадника – Святого Георгия, летящего на трехногом коне в облаке – таким Святого Георгия представляют современные осетины.

А, может быть, эта особая доброжелательная атмосфера, царившая в кабинете Учителя, определялась портретиком Косты Хетагурова, внесенного русской православной церковью в лик Святых? Или я сам привнес эту доброжелательность вместе с радостными мыслями и добрыми намерениями. Все это было оценено мною в одно мгновение. И потому, вступая в дружеский диалог с хозяином обители, я уже точно знал, что главным лицом тут является Учитель, удобно расположившийся в чаше кресла. Визит начался приятно, легко и непринужденно.

– Я давно тебя ждал, – доброжелательно сказал Валерий Фриев, показывая жестом на свободное кресло. На вид он был ненамного старше меня и показался бесконечно знакомым, близким и дорогим.

– Здравствуйте, Учитель! – радостно воскликнул я, усаживаясь перед ним.

– Как ты вышел на меня? – почти закрыв свои всевидящие глаза, спросил Фриев.

– Совершенно случайно. Просто взял, собрался и пришел.

– Стало быть, нашел меня на подсознательном уровне.

– Выходит, что так, – согласился я с ним.

– Тебе необходимо почувствовать силу знания, чтобы завершить дело всей твоей жизни.

– Я знаю, что такое сила.

– Ты имеешь в виду силу, позволившую тебе познать самого себя? – энергично заметил Валерий Фриев.

– Я изучал человека, а познал Матрицу.

– Ты, наверно, очень устал?

– Пожалуй, что так.

– Теперь тебе понадобится совсем иная сила. Сколько лет ты не был в Осетии?

– Семнадцать лет, – подумав, ответил я.

– Так вот, поезжай в Осетию, навести родину своих предков. А потом мы встретимся и поговорим.

– Хорошо, Учитель, – радостно согласился я и покинул кабинет Валерия Фриева.

Я понимал, что многое теперь придется переосмысливать заново. Сейчас я был не готов продолжить работу над Матрицей. И чтобы укрепить свой дух и лучше утвердиться в своих невероятных выводах, я решил съездить в Аланию.

На самолете я летать не люблю. Лететь и думать, что крыло отвалится, пожар в салоне возникнет или шасси не опустится при посадке, – последнее дело. Других же мыслей у меня в полете не возникало. Поэтому я приобрел билет на поезд, приговаривая при этом: «Тише едешь – дальше будешь!» А потом я начал считать дни. И вот наступил день отъезда.

Когда занял свое место на верхней полке, поезд дернулся, разогнался и запел. И ни одной мысли о катастрофе, угонщиках самолета или заложниках.

Москву проехал, как старинную дворянскую усадьбу. Вышел с вокзала, спустился в метро и снова на вокзал. А только, пересев с поезда на поезд, вновь очутился я на верхней полке, а мыслями давно в Осетии.