Майк Дэвидоу - Орлы и голуби

Я огляделся. Всюду, куда хватал глаз, стояли сомкнутые ряды поборников добра. И мускулы мои наливались силой, а сердце наполнялось гордостью.

— Мама! — воскликнул я. — Ведь добро — это тоже сила, правда?

Мама обняла меня.

— Да, Миша, да!

Меня разбудил чахоточный кашель отца. Кашель продолжался дольше обычного. По испуганному маминому шепоту я понял, что это не просто очередной приступ.

Папа кашлял и пел. Я разобрал лишь два русских слова: «Черный ворон». В песне была та хватающая за душу грусть и красота, которые так характерны для русских народных песен.

Тусклый голос отца преобразился, в нем зазвучал смелый, гордый вызов. Но этот голос, печальный и слабый, словно одинокая скрипичная струна, не в силах был передать весь трагизм и всю тоску песни. И вдруг мама подхватила песню, вплела в нее свой голос…

Не понимая ни единого слова, я понял все и заплакал. Я кусал зубами подушку, чтобы они не услыхали — ведь тогда они не допоют до конца.

В песне их голоса сплетались теснее, чем в обычном разговоре. Мама, папа, вам всегда надо петь, думал я. Против черного ворона, кто бы он ни был, они объединились. Я его не знал, но чувствовал, что это и мой враг.

Они вдохновенно парили на крыльях гармонии, и казалось, победа уже близка. Черный ворон, мы тебя одолели! — мысленно восклицал я.

Я хотел, чтобы песня длилась бесконечно. Но она закончилась — нотой тихой и прекрасной. У меня оборвалось сердце. Ты победил, черный ворон! Одной красоты тебе мало. Чего же еще ты хочешь? Папа с мамой как будто знали ответ. Вот почему пение закончилось такой грустной нотой.

Песня отзвучала, чары рассеялись. Мама опять превратилась в сиделку. В ход теперь пошли холодные компрессы. Борьба началась не на шутку.

Из комнаты отца показалась мама, ее халат был запачкан кровью. Обессиленная, она беззвучно плакала. Но новый приступ кашля сразу высушил ее слезы. Она вернулась воевать с «черным вороном». Я был в ужасе и не знал, что делать. Мне хотелось пойти туда и помочь матери, но я чувствовал, что буду лишним. До сих пор мне не позволяли быть свидетелем приступов кровохарканья и либо выпроваживали из дома, либо не пускали в комнату больного.

Мама сказала, что сбегает за доктором. Но отец лишь горестно усмехнулся:

— Не за доктором надо бежать…

— Иосиф, не смей так говорить! — снова заплакала мама.

Отец не выносил маминых слез.

— Прости, Маня. Я эгоист. Только и думаю что о своей несчастной половине легкого. — Я услышал ласковый поцелуй. — Превратил дом в лазарет. — Папа тоже заплакал. — Только там мне и место.

— Твое место здесь, с нами, — решительно заявила мама. — Но все-таки можно я позову доктора Денниса?

На этот раз отец не сопротивлялся.

Я не выдержал и открыл дверь. По лицу отца я понял, что мое, присутствие оскорбляет его, словно я застал его голым. Но вышло гораздо хуже — я застал его в час борьбы со смертью.

Мама укоризненно поглядела на меня и тут же спрятала компрессы и полотенца в пятнах крови. Однако спрятать самого папу было некуда. Кругом краснела кровь, и на этом алом фоне выделялись лишь его белые, бескровные губы. Взглядом он умолял меня: «Не замечай того, что видишь!»

Мама заботливо укрыла отца простыней — так, чтобы я не видел этого взгляда, — ласково погладила его по лбу, и я вспомнил ту удивительную минуту, когда ее голос зазвучал вместе с отцовским…

На следующий день отцу стало намного лучше. Мама тихонько напевала.

Мне захотелось как-то отметить этот день. Я решил сделать отцу подарок — в память о его победе. Что же ему подарить? Ну конечно! Пластинку с «Черным вороном»!

Но найти «Черного ворона» оказалось не так-то просто. Никто и слыхом не слыхал об этой песне. А хозяин одного магазинчика опасливо спросил:

— Песня иностранная?

— Русская, — простодушно ответил я.

— Русская… — Голос его стал ледяным. — Зачем тебе, американскому мальчику, русская песня?

— Это для папы, — умолял я его, но он отрезал:

— Я большевистских песен не держу.

Я совсем пал духом. Видно, «Черный ворон», так много значивший для мамы и папы, для других ничего не значит.

Одиссея моя завершилась в крошечном захламленном магазине музыкальных товаров. Едва завидя добродушного седоватого хозяина, дожевывающего свой ужин, я повеселел.

— «Черный ворон»? — недоверчиво переспросил он. — Это чудесная печальная русская песня… Тебе она нужна? Зачем? — Он глядел на меня с любопытством, но беззлобно, и я сразу почувствовал к нему симпатию.

— Для папы… Это его любимая песня.

— Папа из России?

Я кивнул.

— Нелегко русскому в Америке, ой как нелегко! — Глаза старика увлажнились. Мне стало жаль его. Он напомнил мне отца.

— У вас нет этой песни? — спросил я.

— А тебе она очень нужна для папы, да?

— Мне она тоже нравится, — отвечал я.

— Нравится? — Как же он обрадовался! — Боже мой, русская душа! — воскликнул он и бережно достал пластинку. — Есть у меня эта песня, ну конечно же есть!

— А сейчас послушать можно? — робко попросил я.

Он улыбнулся и кивнул.

— Пойдем.

Он привел меня в тесную каморку.

— Слушай, как поет русская душа здесь, в Америке!

Кажется, и ему самому хотелось послушать эту песню. Из патефонного ящика полились звуки, полные тоски и боли.

— Русская душа, — с нежностью повторял старик, вытирая слезы. — Одиноко, ох как одиноко в этой стране русскому!

— А детей у вас нет? — спросил я.

— Есть, как же… — пробормотал он. — Но они «Черного ворона» не слушают — не нужен он им…

И такая тоска прозвучала в этих словах, что я положил руку ему на плечо. Старик тихонько потрепал меня по руке.

— Можно еще разок поставить пластинку?

Он с радостью согласился.

— Пожалуйста, переведите мне, о чем там поется, — попросил я.

— Ты и так понимаешь ее, сердцем понимаешь, но я переведу.

Звучала песня, а старик говорил мне:

— Солдат умирает, а над ним кружит черный ворон. Ворон ждет его смерти. Нет, говорит солдат, не время еще. А ворон все кружит, выжидает. Солдат чувствует, что конец его близок. Он вспоминает о своих родных, о матери, жене. — Я словно видел перед собой этого умирающего солдата. — Он говорит ворону: «Лети и передай привет матери, а жене скажи, что пуля обручила меня с другою».

Он поглядел на меня.

— Ты плачешь? Полно, мальчик, полно, это ведь только песня, хотя и печальная.

— Так жалко солдата, — сказал я, вытирая слезы.

— Ах, солдата! — Старик обнял меня за плечи.

— Сколько стоит пластинка? — Я сунул руку в карман, вытащил мелочь, пересчитал. — У меня здесь доллар и пятьдесят центов… и еще пять центов. Этого хватит? — Я умоляюще посмотрел на него.

— Хватит с лихвой… — Он собрал монетки и протянул их мне обратно. — Купи на них что тебе нравится. Пусть это будет подарком от старика тому, кто полюбил чудесную русскую песню!