Лорен Вайсбергер - Бриллианты для невесты

— Ли, дорогая. Я так тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — без раздумий ответила Ли, хотя сторонний наблюдатель — даже совершенно незнакомый — мог бы поставить под сомнение искренность ее заявления. Что прикажете делать, когда мужчина, который нравится и которого вы уважаете и хотели бы узнать лучше, после двух месяцев обычных во всем остальном ухаживаний объявляет, что по уши в вас влюблен? Подобно любому не желающему конфронтации человеку, вы говорите в ответ:

— Я тоже тебя люблю.

Ли поняла, что постепенно срослась с этими словами и произносит их с большей убежденностью с тех пор, как они познакомились ближе. Ее огорчало, что год спустя все еще приходится ждать.

Она заставила себя поднять глаза от страницы и придать голосу сладости:

— Я знаю, в последнее время была настоящая круговерть, но так происходит каждый год — едва начинается июнь, воцаряется хаос. Обещаю, вечно это не продлится.

Затаив дыхание, Ли ждала, что он взорвется (чего доселе никогда не случалось), заявит, что не потерпит покровительственного тона и ему не нравится, когда она разговаривает, будто мать с ребенком-несмышленышем, который размазал по ковру арахисовое масло.

Однако вместо возмущения или негодования он улыбнулся — искренне, понимающе и до невозможности виновато:

— Я не хотел давить на тебя, детка. Знаю, насколько ты любишь свою работу, и хочу, чтобы ты наслаждалась ею, пока можешь. Не спеши и приходи спать, когда освободишься.

— Пока я могу? — Ли вскинула голову. — Неужели ты снова заводишь этот разговор в час ночи?

— Нет, милая, я не завожу снова этот разговор. Ты абсолютно ясно дала понять, что сейчас в твои планы Сан-Франциско не входит… но мне действительно хотелось бы, чтобы ты избавилась от предубеждения. Знаешь, это стало бы невероятной возможностью.

— Для тебя, — отозвалась Ли, дуясь, как ребенок.

— Для нас обоих.

— Рассел, еще года нет, как мы вместе. Думаю, что рановато начинать разговоры о переезде в другой конец страны.

Степень раздраженности в ее голосе удивила обоих.

— Это никогда не рано, если кого-то любишь, Ли сдержанно сказал он.

Эта сдержанность, так понравившаяся ей когда-то, теперь бесила. Его хладнокровие, полное самообладание заставляли Ли гадать, слышал ли он то, что она говорила.

— Давай не будем обсуждать это сейчас, хорошо? — попросила она.

Рассел выбрался из-под одеяла и сел на край кровати поближе к тому углу, где Ли поставила свое кресло для чтения и лампу с направленным светом. Огромное покрывало — на поиски которого она потратила не одну неделю, проверяя все имеющиеся в продаже марки на мягкость и легкость — соскользнуло на пол, едва не сбив с ночного столика деревце-бонсай. Рассел ничего не заметил.

— Хочешь, сделаю тебе чаю? — предложил он.

И снова Ли потребовалась вся, до капельки, воля, чтобы не сорваться на крик. Она не хотела ложиться в постель. Она не хотела чаю. Хотела только, чтобы он замолчал.

Ли невольно глубоко вздохнула.

— Спасибо, ничего не нужно. Дай мне еще несколько минут, хорошо?

Он посмотрел на нее с понимающей улыбкой и, поднявшись, сжал в медвежьем объятии. Ли почувствовала, как напряглось ее тело, но ничего не могла с этим поделать. Рассел обнял ее крепче, уткнулся лицом в изгиб шеи возле плеча, под подбородком. Пробившаяся щетина царапнула кожу, и Ли поежилась.

— Колется? — засмеялся Рассел. — Мой отец всегда говорил, что со временем я начну бриться два раза в день, но я не верил.

Ли хмыкнула.

— Схожу за водой. Хочешь воды?

— Конечно, — сказала Ли, хотя не хотела.

Она снова углубилась в рукопись и прочла полстраницы, когда Рассел крикнул из кухни:

— Где у тебя мед?

— Что? — крикнула она в ответ.

— Мед. Я делаю нам чай и хочу добавить в него теплого молока и меда. Мед у тебя есть?

Ли глубоко вдохнула.

— В шкафчике над микроволновкой.

Через несколько минут он вернулся, держа в каждой руке по кружке и пакет шоколадного печенья в зубах.

— Сделай перерыв, детка. Обещаю оставить тебя в покое после полуночного перекуса.

«Полуночного? — подумала Ли. — Сейчас половина второго ночи, а мне нужно встать в пять тридцать. Не говоря уж о том, что не каждый имеет тело как у спортсмена элитарного колледжа и может жевать в любое время».

Она откусила печенье и вспомнила годы с двадцати до тридцати лет, когда ей страшно хотелось этой сцены: заботливый друг, романтический пикник поздно ночью, удобная квартира, полная любимых вещей. Тогда это казалось невозможным или по крайней мере очень далеким; теперь все это у нее было, но реальность не имела ничего общего с фантазией.

Едва проглотив пару печений и не тронув чай, Рассел обнял подушку и благополучно погрузился в глубокий и мирный сон. Кто еще так спит? Ли не уставала изумляться. Рассел заявлял, будто это идет из детства, прошедшего хаосе, когда он научился спать под шум, производимый родителями, двумя сестрами, живущей с ними няней и тремя беспокойными биглями. Возможно. Но Ли считала, что больше связано с чистой совестью, праведной жизнью и, если уж быть по-настоящему честной, с отсутствием стрессов. Трудно ли спать как младенец, если твое ежедневное расписание включает два часа упражнении (час силовых и час тренировки сердечно-сосудистой системы) и не содержит кофеина, сахара, консервов, белой муки и трансгенных жиров? Если ты записываешь еженедельную получасовую программу, посвященную предмету (спорт), который любишь от рождения просто потому, что ты мужчина, и у тебя целая команда авторов и продюсеров составляющих текст, который ты читаешь? Если у тебя здоровые и продуктивные отношения и с родными, и с друзьями, все любят тебя и восхищаются тобой только за то, что ты есть ты? Достаточно, чтобы вызвать тошноту или в край нем случае возмущение, и если уж быть честной до конца, это частенько с Ли случалось.

Нынешним вечером Ли ощутила страстное желание закурить. Какая разница, что она бросила почти год назад как раз когда они с Расселом начали встречаться. Не проходило дня, чтобы она отчаянно не тосковала о хорошей глубокой затяжке. Курильщики всегда поэтизировали данный ритуал, утверждая, будто значительную часть наслаждения доставляет распечатывание пачки, удаление фольги и извлечение ароматной трубочки. Они заявляли, что любят прикуривать, стряхивать пепел, держать что-то между пальцами. Все это прекрасно и замечательно, но ничто не сравнится с самим курением: Ли обожала затягиваться. Сжать губами фильтр и потянуть в себя, чувствуя, как дым ползет по языку и горлу прямо в легкие, — и на мгновение погрузиться в нирвану. Она вспоминала — каждый день — ощущение после первой затяжки, когда никотин попадает в кровь. Несколько секунд умиротворения и бодрости одновременно, как раз в нужных пропорциях. Затем медленный, дополняющий блаженное состояние выдох — достаточно сильный, чтобы дым не просто струился у тебя изо рта, но и не такой энергичный, чтобы разрушить очарование.