Александр Галкин - Болваны

Кого там пел хор мальчиков? Баха или Моцарта? А может, Шуберта? От этого вечера у нее осталось впечатление боли и шума в правом ухе, музыкального шума, долгого, невыносимого, томительного. Антон всё нашептывал ей в больное ухо во время пения, в антракте продолжал громко шептать в буфете, где угощал ее икрой, а она, вместо того чтобы морщиться от этой нескончаемой шумовой боли, кокетливо улыбалась. Улыбалась. Улыбалась. Вот почему он предложил ей жить у него. Так больное ухо на время избавило ее от родителей.

Антон был очень добр. Но оказался почти импотентом. Она изменяла ему в его квартире со многими мужчинами. Пока не влюбилась. Андрей вел у них курс патанатомии. Недавно он защитил кандидатскую диссертацию, работал в Боткинской больнице и преподавал. Он был женат. Как же без этого?! У нее судьба такая: влюбляться только в женатых мужчин. Да и домогаются ее одни женатые, пускай даже она не испытывает к ним ни малейшей симпатии. Точно все они не удовлетворены своими женами. То ли те не настолько сексуальны, то ли надоедают им со временем и кажутся неинтересными, пресными, а им, видите ли, хочется чего-нибудь остренького. По крайней мере, с ней мужчинам никогда не скучно.

Первый раз она привела Андрея в квартиру Антона, когда тот был в командировке. Вся ее жизнь - пошлый, скабрезный анекдот. Анекдот о том, как муж неожиданно возвращается из командировки, когда жена в постели с любовником. До этого они с Андреем только целовались. Антон позвонил в дверь из общего коридора, по которому должен был пройти до входной двери квартиры пятнадцать шагов. Она была в одном халате. Под ним ничего не было. Андрей к тому времени оделся и пил чай на кухне. Правда, он не надел носки. Кто знал, что Антон объявится на день раньше?!

У нее оставалось полторы минуты, учитывая медлительность Антона. За это время она запахнула постель, выкинула свое раскиданное возле кровати белье в ванную и открыла Антону дверь с самой обворожительной улыбкой, на какую только была способна. Она познакомила двух мужчин. Соврала какую-то чушь: будто бы ее послали от кафедры патанатомии к черту на кулички, в Ясенево, там у них филиал, держали до позднего вечера, и если б не Андрей на своей машине, она не знала бы, как добралась бы до дома. Андрей почти сразу трусливо сбежал. Пока мужчины разговаривали, она успела в ванной натянуть белье и колготки под халат и убрать со стула Андреевы носки. Андрей сбежал в зимнюю ночь без носков. Она вернула ему носки на следующий день в целлофановом пакете.

Антон успокаивал ее, говорил: "Да что ты так волнуешься? Успокойся. Всё нормально. Я тебе верю". Как она тогда не сорвалась?! Один Бог знает.

Она ушла от Антона. К родителям, в постылый родительский дом. Нельзя делить любимого и того, с кем спишь рядом в одной кровати, потому что другой кровати в квартире просто нет. Она ни о чем не жалеет. Она кинулась в эту любовь, как в омут. Ей всегда казалось, что любовь как сказка, как дурманящий сон. Он обволакивает тебя, отгораживает от низкой действительность, от обычной жизни, от семейной скуки, от быта. Поначалу всё так и происходило с Андреем. Но на самом деле она просто ничего не замечала, пребывала в столбняке любви. Через год у Андрея родился сын. Это значит, что, как только они с ним начали жить, он продолжал спать с женой, зачинал с ней сына, хотя и уверял, что ненавидит жену и с трудом терпит ее возле себя, что они давно чужие и живут как брат с сестрой, из-за квартиры. А после, пока жена ходила беременная и не допускала его до себя, он благополучно спал с ней, с любовницей, и спокойно ждал рождения сына.

Третий - самый любимый. Самый большой подлец. О нем не скажешь ничего хорошего. Он цинично заявил ей, что женат, имеет двух детей и что его всё устраивает, кроме секса. Секса не хватает. Она сидела рядом с ним на скамейке Страстного бульвара. Мимо шли люди. На другом конце скамейки сидела еще одна пара и целовалась. Но ей неважно было, что он говорил. Всё вокруг было безразлично. Едва ее бедро коснулось его ноги, она всё равно что растаяла, "поплыла" - только от одного того, что сидела с ним рядом. И впервые она отдалась этой телесной любви, этому греху, которому больше не желала сопротивляться. Зачем? Ведь тело знает, что ему надо. Ей и ему было так хорошо! Он говорил ей, как ему хорошо с ней! Она расцвела как женщина. Да, он красив и строен. Но душевно ей с ним тяжело: он слишком благополучен и доволен собой.

И вот она увидела этого мальчика. С такими мучительными глазами. Все сирые и убогие - ее. Ей нельзя быть матерью. После аборта врачи ей сказали, что детей у нее не будет. С тех пор она выбирала мужчин, которые были детьми, детьми с несчастными детскими глазами. Она бросалась их спасать. Они прибивались к ее пристани, как затонувшие корабли. И каждый раз она обманывалась. Вот и этот мальчик. Зачем она довела до постели? Она была противна самой себе: всё случилось так пошло, без любви. Зачем? Она видела его глаза в палате: беспомощные, молящие, страдальчески влюбленные. А с ее стороны была ведь только слабость. Да еще и задняя мысль: а могу я быть счастливой с другим мужчиной? Ей вдруг захотелось авантюры! Эксперимента! Раскочегарить эту застойную жизнь, это тихое болото... И что же? Она привязала его к себе: он с ума сходит. Она это видит. А в ней нет ни капли любви к нему. Ни капли жалости. Что ей теперь делать?

1.

Лунин трогал пробитую голову, на которую врачи наложили три шва. На голове у него, как у Буратино, высился марлевый колпак из бинтов. Голова трещала невыносимо. Читать было невозможно. Лунин взял с собой в больницу "Даму с камелиями" и французский словарь, но Дюма-сын шел крайне туго. Лучше бы он вместо сына взял отца: "Три мушкетера" по-французски наверняка пошли бы живее.

До чего ж странный год! Весь год он не вылезал из больниц. эта была уже третьей. С тех пор как он лежал в психушке на улице 8 марта, казалось, прошла вечность. После клиники неврозов он две недели бегал по институту с бумажками, оформлял академический отпуск. Птицын, счастливчик, уже закончил, а ему придется еще корпеть целый год в постылой конторе с чужим курсом. Правда, Птицыну пришлось идти в школу: он выл и ругал последними словами этих "дебилов". Лунина, даст Бог, школа минует. Зря, что ли, он столько лежал в психушке?

А на 7 ноября они с мадам договорились поехать в Ивантеевку. Она отправила детей в Волгоград к бабушке. Мужу-керамисту сказала, якобы едет к подруге в город Чехов. Если бы он мог предположить, что развлекательная поездка за "этим вот" обернется резаньем вен, "Скорой помощью", подлым письмом Лизе Чайкиной, которое он по доброй воле вызвался написать собственными руками, - если бы он все это мог знать, он носа бы не высунул с Азовской, он бежал бы от мадам как черт от ладана.