Юлия Винер - Смерть в доме творчества

— Ну, доказывайте.

— Я еще раньше сказал Мише, что написал такую книжку, вот он подтвердит, правда, Миша?

Беляков приостановился у двери и слегка поднял бровь в сторону Миши.

— Верно, он что-то рассказывал мне, — промямлил Миша, ковыряя картофельную котлету.

— Что именно?

— Что-то из времен революции… Из своей молодости…

— Из времен революции… Что же, он и тогда цветочки под пулями собирал, э? На обслуживающий персонал произвело впечатление. Он вообще, видно, любитель рассказы рассказывать. Писс…ссатель! Так пусть же он вам еще порасскажет, а вы послушайте.

И Беляков ушел со своей старушкой.

Писатель рванулся было следом, но восточный человек удержал его за руку.

— Не стоит, — негромко сказал он, — не унижайтесь перед этим…

— Но я должен…

— Да погодите минутку. Вы скажите лучше — это действительно ваша повесть? Вы ее написали?

У С. потемнело в глазах. Ничего не видя перед собой, он оттолкнул восточного человека и почти побежал вслед за Беляковыми. И догнал было, но дверь их комнаты захлопнулась перед самым его носом.

Тогда он остановился, опомнился и пошел к себе.

А что было делать у себя в комнате — непонятно.

Снять пиджак. Как-то в нем стало тесно.

Налить воды из графина. Нет, слишком дрожат руки.

Сесть за стол. Колени подогнулись сами.

А что делать за столом? Ни читать, ни писать невозможно.

Лечь спать — тем более, да и рано.

Писатель знал, конечно, что надо было сделать — надо было немедленно идти к Белякову и выяснить, объяснить, объясниться…

И забрать свою книжку.

Свою?

Руки писателя, бессмысленно перекладывавшие бумаги на столе, задрожали еще сильнее.

Он попробовал вспомнить, как писал эту книжку. В каком году это было — он помнил, во всяком случае, Миша ведь говорил за столом, когда она издана. О чем эта книжка — тоже приблизительно помнил, поскольку лет пятнадцать назад перечитывал ее. Потом, правда, вообще о ней не думал. Но вот как он ее писал?

Это не вспоминалось совсем.

А ведь в прошлый раз, когда перечитывал, еще вспоминалось. Помнит сейчас, что в прошлый раз помнил — но что? Где он сидел, когда писал, за каким столом, в какой комнате? Как придумывал характеры, повороты действия? Какие мучения испытывал? Что хотел сказать своим писанием? Темный провал. Ничего. Словно это был не он. Словно и не было этого вообще.

Сон какой-то скверный, наваждение, гипноз, что ли.

Тем более следовало идти к Белякову. Взять книжку в руки — и все вспомнится.

И все будет как прежде.

Идти немедленно. А то ведь… а то ведь и жить невозможно.

И С. встал, надел пиджак и пошел.

Он подошел к двери Беляковых и, не давая себе времени для колебаний, постучал. Изнутри раздался какой-то звук, не то всхлип, не то хихиканье, и он постучал снова.

— Заходи, Николенька, заходи, — послышалось хрипло, но отчетливо.

И в ту секунду, когда С. открывал дверь, все встало на свои места. Он уже знал, кого сейчас увидит, кто сидит в этом квадратном разбухшем теле, кто скрывается за неузнаваемым брыластым лицом.

— Иваша… — растерянно пробормотал он, не двигаясь с порога.

Беляков, в исподнем белье, сидел в кресле лицом к дверям, опустив слоновьи ноги в таз с водой. Из таза поднимался пар, могучие щеки Белякова багрово лоснились от пота. Он улыбался и грозил С. пальцем.

— Вот то-то Иваша. Насилу надумал.

Ивашка Беляков! Парень-стрела, парень-молния, умница-красавец, с которым вместе когда-то…

— Закройте, пожалуйста, дверь, сквозит, — раздался из глубины недовольный голос старушки. — Нам только простуды не хватает.

От счастливого облегчения писатель мгновенно так ослабел, что чуть не упал.

Ивашка! Старый дружище! Как же он мог его не узнать! Почти полвека, конечно, и все же… И значит, вся эта история с книжкой была просто розыгрыш! Жестокий, правда, но ведь Ивашка Беляков, помнится, и тогда был злой пересмешник и язва! А ему, С., так и надо — как он мог не узнать Ивашку?!

Даже не взглянув на женщину, С. захлопнул дверь и сделал неверный шаг к Белякову.

— Но-но! — одышно прохрипел Беляков и предостерегающе поднял руку. — Обниматься не лезь — заразишь еще. Вон с Лизаветой — можешь.

Вот эта жирная беленькая старушка, сидящая на кровати — Лизавета? Лизка-переписка? Лизка-ундервуд? Нет, ее С. по-прежнему не узнавал. И обниматься не стал, а только поклонился в ее сторону и пробормотал: «Лиза…»

— Ну, теперь поговорим, — сказал Беляков.

— Можно, я присяду, — слабо попросил С. и оглянулся в поисках стула.

— Что, разволновался? Ну, присядь, присядь, вон, хоть рядом с Лизаветой. Какова встреча, а?

— Иваша…

— Чего «Иваша»! Нагулялся с жидочком, а теперь — «Иваша»? Кому Иваша, а кому товарищ Беляков.

— Да я…

— Шучу, шучу — можешь. Лизавета, — бросил он жене, — горяченькой подбавь.

— Что у тебя, ноги болят? — с участием спросил С.

— Не, приливы от головы оттягиваю, приливы меня замучили, как бабу в климаксе.

Пока старушка спускала воду в кране, дожидаясь горячей — да, у них в номере был умывальник, и мебель куда попристойней — С. с умилением рассматривал толстое багровое лицо и удивлялся себе: как же он не разглядел в этой груде мяса острые серые глаза, и знакомый изгиб рта, один угол вниз, другой вверх, и эти брови щеткой — правда, теперь совсем белые. Да, полвека, полвека… Но ведь он-то меня, видно, сразу узнал!

— Иваша, да как же… где ты, что…

— Ты только не заводи мне тут это «а помнишь» да «бывалыча мы с тобой…» По делу ведь пришел? Ну и говори по делу.

— Да, это ты меня здорово разыграл!

— Что? Какое разыграл? Матушка, — сердито прикрикнул он на жену, — ты, однако, смотри, что делаешь. Заживо сварить меня хочешь? Или тоже расчувствовалась больно?

Старушка испуганно метнулась к крану за холодной водой, а С. продолжал, натужно присмеиваясь:

— Да с книжкой-то. Все прямо чуть не поверили. Настоящий артист ты, Иваша, и всегда был.

— Поверили, а? — повторил Беляков, с опаской окуная пятки в разбавленную старушкой воду. — А ты что же, не поверил?

— Чему? — с недоумением переспросил С.

— А вот что я автора лично знал?

— Да нет, что ты, это же факт, — сказал С., опять не понимая, куда клонит Беляков. — Но вот все остальное-то, ты так убедительно… — и он снова робко хихикнул.

— Правда, она всегда убедительная, — спокойно ответил Беляков, глядя С. прямо в глаза.

— Какая правда? О чем ты говоришь? — прошептал С., с тоской догадываясь, что розыгрыш продолжается.

— Что думаю, то и говорю. Автор этой книжки никому, кроме меня, не известен, и, слух был, давно погиб. Не то погиб, а не то это вообще псевдоним.

— Иваша, да ты что? — взмолился С. — Ты же со мной, со мной разговариваешь!