Разипурам Нарайан - В ожидании Махатмы

Он стал проглядывать записи, приговаривая:

— Есть люди, которые подобны богам, спустившимся на землю. Об их подвигах надо слагать песни для потомства. Я бы сочинил гимн о Субхас Бабу, о его жизни, жертвах, патриотизме, мужестве, и велел распевать этот гимн по утрам во всех школах нашей страны.

Он стал читать вслух:

— Соотечественники, герои нашей Индийской армии…

Читал он протяжно, то и дело одобрительно восклицая: «Прекрасно!», «Вот именно!», «Замечательный ум!», «Слушайте и учитесь, добрые люди!» Наконец он дошел до слов: «Слушайте внимательно. Во-первых, все вы до одного должны…»

Он перевернул страницу и спросил:

— А где же продолжение?

— Продолжения нет. Тут все и кончилось. Кто-то помешал передаче.

— Как это помешал? Давай посмотрим!

Он бросился к приемнику и повернул ручку. Молчание. Он встряхнул приемник и закричал:

— Что с этим чертовым приемником случилось?

— Откуда мне знать? Что я, механик, что ли?

— Не спорь со мной, к чему спорить? Субхас Бабу сказал что-то очень важное, а ты взял и его заглушил.

— Нет, ты не прав. Оно само заглохло. Может, это таракан, я его там видел.

Джагадиш сжал свои могучие кулаки и замолчал. Шрирам боялся, что тот его ударит. Он глянул в угол, где стоял бамбуковый шест, который он держал на всякий случай от кобр и скорпионов. Может, схватить шест? Только успеет ли он?

Джагадиш долго и мрачно молчал, а потом произнес:

— Ладно, не будем больше об этом. Солдатам не пристало горевать о том, что ушло в прошлое, заметь себе: определенно ушло. Дай-ка сюда карандаш.

Шрирам подал ему карандаш. Джагадиш придвинул фонарь, внимательно перечитал написанное и после минуты размышлений, быстро вписал остальное. «Вы должны… вы должны… вы должны…» Чуть не целый час он с вдохновением писал, а потом перечитал написанное и довольно кивнул. Передал блокнот Шрираму и распорядился:

— Ну-ка, прочитай вот это, юноша. Вот что бы он сказал, слово в слово, если бы не этот таракан, взявший на себя роль цензора.

Внезапно он загрустил: видно, вспомнил о приемнике.

— Больше у нас нет батарей, эти были последние. Будь ты поосторожнее, ты бы мог что-то сказать Субхас Бабу. Ведь это был и приемник, и передатчик… Надо будет взять его с собой и починить. Что огорчаться — солдату не пристало плакать о неудачах. Знаешь пословицу: «Снявши бороду, по волосам не плачут»?

— Разве «бороду»? — переспросил нервно Шрирам.

— Ну да, конечно, — подтвердил Джагадиш.

— Когда бороду сбреют, что толку плакать о волосах?

На следующее утро, вскоре после того, как засвистел паровоз, явился Джагадиш с пачками листовок, спрятанными под рубашкой. Чтобы пронести столько листовок, он надевал вниз рубаху с огромным карманом, а на нее другую, просторную, как плащ. Со всей этой литературой на теле он выглядел так солидно, что Шрирам порой задумывался о том, не отнести ли его авторитет на счет этой толстой прокладки.

Джагадиш размотал надетые на него одежды и вынул листовки — меж тем Шрирам, словно ребенок, снова ждал чего-нибудь вкусненького.

— Иди-ка сюда, — сказал Джагадиш. — Сядь.

Прежде чем тоже сесть, он проверил, не наблюдает ли кто за ними. Подчеркнутым, театральным жестом попытался затворить огромную дверь — могучие медные петли заскрипели, но едва поддались. Шрирам молча следил за его титаническими усилиями. Наконец Джагадиш уселся на циновку и усадил Шрирама с собой рядом. Он вложил ему в руки отпечатанные на стеклографе листовки.

— Читай, — приказал он.

Шрирам прочитал вслух:

— Солдаты Индийской армии…

Далее следовало то, что он успел записать накануне, однако к этому было прибавлено еще несколько абзацев.

«Во-первых, никакой поддержки нашему правительству, которое стоит за врага. Положите оружие, а если потребуется, то положите и свои жизни. Вы будете нашими героями в тот день, когда Индийская национальная армия войдет в Дели и поднимет свой флаг на Ред-Форте, где сейчас томятся в заключении наши люди…»

Дальше шли точные указания солдатам относительно того, что они должны сделать для освобождения страны. Шрирам с нескрываемым восхищением взглянул на Джагадиша.

— Как тебе удалось получить остальную часть выступления? — удивился он в простоте душевной.

— Не важно, — отвечал тот, — когда очень нужно, всегда достанешь.

И, гордо коснувшись своего лба, заявил:

— Все отсюда… Нетрудно было догадаться, что там должно было дальше идти. Надо просто уметь читать чужие мысли. Это очень важное послание для нашей армии. Оно для нас вопрос жизни и смерти. Честь тебе и хвала, что ты первым его записал, хоть ты и не успел довести его до конца. Но это не важно, не будем думать о том, чего не вернешь. Ничто не потеряно, можешь не беспокоиться. Более того, тебе доверена честь довести это обращение до тех, кому оно адресовано.

Шрирам растерялся.

— Что я должен сделать? — спросил он.

— Слушай внимательно. Я тебе дам пятьдесят листовок, и ты их доставишь в лагерь под Беллиали. Бедняги там не имеют никакого понятия о том, что происходит в мире. Наши правдивые передачи там под запретом: им разрешают слушать только лживые россказни, которые распространяет Британское военное ведомство. Наши парни должны знать правду. Они должны знать, где находится Субхас Бабу и Индийская национальная армия и что нужно делать. Наш долг — распространять правду всюду, где только возможно. Разве не этому учит нас Махатмаджи?

— Да, да, конечно, — согласился Шрирам, которому предназначалась эта тирада. — А с остальными экземплярами что ты сделаешь? Давай я побольше с собой возьму, а?

— Нет, я могу тебе дать только пятьдесят. Их у меня всего сто пятьдесят Сейчас ведь с бумагой сложно, не забывай. Пятьдесят штук я отправлю в лагерь в Лакши, а другие пятьдесят отнесу сам еще в одно место. Ты пойдешь сегодня в ночь с теми, что я тебе выделил.

— Договорились, — согласился Шрирам.

На прощание Джагадиш сказал:

— Не исключено, что нас троих застрелят в этом деле. Но не волнуйся. Наши жизни не так важны. Важнее наше дело.

— Мне все равно, жить ли, умереть, — заявил Шрирам, вспомнив о своих неудачах с Бхарати.

К чему влачить существование, если она вечно куда-то исчезает? Это национальное движение будет тянуться бесконечно, а даже если оно и завершится, она себе и дальше дел найдет. Вечно будет стремиться к какой-нибудь цели… При мысли об этом он так загрустил, что совершенно искренне заявил о своей готовности умереть.

— Если я не вернусь, — продолжал он, — ты скажешь Бхарати, что я о ней думаю?

— А что ты о ней думаешь? — спросил Джагадиш с интересом.

— Если б она вышла за меня, я бы, наверно, не умер… Что-нибудь в этом роде.