Разипурам Нарайан - В ожидании Махатмы

— Что ж, я скажу. Если меня убьют, ты можешь взять мою студию. Она твоя.

Шрирам так растрогался, что и сказать-то толком ничего не смог.

— Ты добрый, — пробормотал он. — Какой ты хороший!

Но Джагадиш только затеребил конец своего франтовского шарфа.

— Боюсь, что тебе будет трудно вести дела, с препаратами сейчас очень неважно. Как бы то ни было, желаю удачи.

Листовки были небольшие, так что их легко было спрятать на теле. Шрирам закатал их аккуратной стопкой в длинное полотенце, затем обвязал полотенце вокруг пояса; а сверху надел домотканую майку и джиббу. Листовки давили ему на желудок, но он терпел. Когда стемнело, он спустился с горы. Джагадиш подробно объяснил ему, куда идти.

Пройдя вниз по дороге, Шрирам остановился под деревом в ожидании автобуса. Под деревом сидело несколько крестьян, они тоже ждали. В темноте за горизонтом виднелись огни Мальгуди. Шрирам вздохнул: он чувствовал себя изгнанником. «Как это меня угораздило уйти из дому, чтобы повернуться лицом к жизни!» — думал он. «Бабуля! — мысленно воззвал он. — Я хочу вернуться назад, только не могу. Но не волнуйся, все беды рано или поздно должны кончиться. Хоть бы Гандиджи отпустили. Пока он в тюрьме, мы так и будем воевать с этим дьявольским правительством. Как они смели его схватить? Если бы не это, Бхарати была бы свободна и счастлива, и Махатмаджи дал бы согласие на брак».

— А? Что вы сказали, господин? — спросил один из крестьян, с интересом взглянув на него.

Шрирам опомнился и произнес:

— Кто это здесь?

Он вгляделся в крестьянина и спросил:

— Ты чего ждешь?

— Автобус сегодня что-то запаздывает, — заметил кто-то, чтобы поддержать беседу, и Шрирам согласился:

— Да, давно бы должен был прийти, правда?

— Как там на войне дела идут, сэр? — спросил другой.

Крестьяне обычно задавали этот вопрос людям, которые казались им знающими. Шрирам насторожился:

— А что?

Крестьянин пояснил:

— А то, что если она скоро кончится, то и нашим бедам придет конец.

— Не знаю, — проговорил Шрирам задумчиво.

В темноте он не мог разобрать, что за человек с ним говорит. Может, полицейский осведомитель или даже полицейский.

— Так как же на войне дела, господин? — не отставал крестьянин.

— В газетах всякое пишут, — ответил Шрирам, — а больше я ничего не знаю.

— Но люди говорят, что в газетах одно вранье! У моего брата много знакомых, и он говорит, что англичан бьют на всех фронтах. Он говорит, немцы уже в Мадрасе. Если они придут, они освободят нашего Махатму из тюрьмы?

Шрирам решил перевести разговор и спросил:

— А ты видел Махатму Ганди?

— Да, сэр, он через нашу деревню проходил, — начал тот, но в эту минуту вдали показались фары автобуса. Крестьянин подхватил свой узелок с дороги.

— Если мы его не остановим, он сам ни за что не остановится, — крикнул он.

Когда автобус приблизился, он встал посреди дороги, отчаянно размахивая руками.

— Под колеса попадешь! — испугался Шрирам.

Водитель затормозил.

— Ты что вытворяешь? — закричал он в сердцах. — Ты что, смерти захотел? Если тебе так хочется умереть, почему ты в армию не пошел?

В автобусе захохотали.

Крестьянин начал:

— Мне надо попасть в…

— Убирайся с дороги! Чего ты там болтаешь? В этой колеснице даже муравью места не найдется.

— Да пусть лезет, — проговорил кондуктор, который не прочь был подработать. За таких пассажиров в конце дня можно было не отчитываться.

— Я на пол сяду, — просил крестьянин.

— Пять ан, — крикнул кондуктор.

— Три аны, — закричал крестьянин. — На той неделе ты меня за три отвез.

— Та неделя прошла, — отвечал кондуктор.

Шрирам, спокойно наблюдавший за происходящим, внезапно шагнул вперед.

— Вези его за три, если на той неделе вез.

— Хорошо, сэр, — согласился кондуктор, устрашенный решительным тоном Шрирама.

— А меня высадишь в… Сколько тебе?

— Три аны, сэр.

— Я стану на подножку, если внутри места нет.

Кондуктор засуетился.

— Вы можете войти, сэр. Я вам место обеспечу.

Пассажиры тянули шеи, выглядывая из автобуса, мотор шипел, как змея.

— Да нет, я на подножке проеду, — сказал Шрирам и ухватился за поручень. Автобус тронулся. «Он, может, думает, что я дорожный инспектор, только сегодня не дежурю», — размышлял Шрирам, сжимая в руке прохладный поручень. Ночной ветерок обдувал ему лицо. В автобусе кто-то храпел, кто-то разъяснял, как идет война на разных фронтах, кто-то говорил о Боге и Судьбе, плакал ребенок, зевала женщина, водитель и кондуктор шутили и подсмеивались друг над другом. «Небось радуются своим незаконным денежкам и договариваются, как их делить», — думал Шрирам. Автобус стонал и ухал под тяжестью пассажиров. «Как бы у него дно не выпало», — подумал Шрирам. Увы, он не был дорожным инспектором.

Все же он принял начальственный тон и спросил:

— Кондуктор, сколько вам людей разрешается везти в автобусе?

Кондуктор смиренно ответил:

— Правительство сняло все ограничения, сэр. Можем брать, сколько влезет. Ведь сейчас война, сэр. А иначе сколько бедняков так и останутся на дороге!

Пассажиры одобрительно зашумели.

— Теперь ведь то налеты, то еще что-нибудь, на дороге оставаться опасно, — сказал кто-то, осмелев.

Автобус полз мимо спящих деревень. Из-за военного времени фары были притушены, лишь тусклое пятно света падало на дорогу. Кто-то мурлыкал песенку; людские голоса были приятны Шрираму, который отвык от них за время своего одинокого существования. Голоса казались ему просто музыкой.

Автобус замедлил ход, и он спрыгнул у деревни, которая называлась Санграм. Было около одиннадцати часов, вся деревня спала. Он подождал, пока автобус не скрылся из виду, а затем ощупал себя, проверяя, все ли на месте. Во внутреннем кармане — кусачки для колючей проволоки, у пояса — пачка листовок. Когда он нагнулся, она вонзилась ему в живот. «Мне бы их разбросать поскорей, чтобы хоть от этой боли избавиться», — подумал он.

Пройдя по дороге налево, он зашагал по самому краю обочины — мимо прошел военный грузовик, потом второй, а ему хотелось остаться незамеченным. Впереди показалась группа сложенных из бамбука и глины хижин, обнесенная рядами колючей проволоки. К ним вела своя дорога. Главный вход был на другой стороне. За оградой находились военный склад и центр обучения новобранцев; круглый день здесь рычали моторы.

Он и не заметил, как начал резать колючую проволоку. Кусачки щелкнули на всю округу; он боялся, что сейчас по нему дадут пулеметную очередь. Заслышав шаги часового, он притаился. Мелькнула мысль: «Что ж, настал мой час. А ну как попаду в ад?» Ему припомнились все подробности адских мучений, которые живописала ему в детстве бабка, и он задрожал. «Глупо, если меня застрелит неизвестный часовой, — думалось ему. — Один неизвестный человек убивает другого неизвестного человека… Что за бессмыслица!» Под воздействием этой мысли он отложил кусачки. Вынул клей, уселся на землю и аккуратно приклеил листовки на столбы, на которых держалась проволока, так чтобы их было видно из казарм за оградой. Проволока оцарапала ему плечо. «Вот и кровь, но это самое большее, что я готов пролить по приказу Джагадиша». Он свернул листовки в один тугой жгут и швырнул их во двор казармы. При свете звезд, сияющих на небе, он увидел, как листовки разлетелись по земле. «Завтра утром ребята могут их поднять и прочесть, не торопясь», — решил он и отправился назад.