Сергей Морозов - Великий полдень

Дядя Володя обеспокоено взглянул мне в глаза.

— Что с тобой, Серж? — удивленно пробормотал он, как будто не понимая, к чему я веду.

— Я тебя о чем то спросил, Володенька. Отвечай!

— Ну да. Похоже, они даже подружились. Все очень хорошо. Теперь при встречах не ссорятся, не цапаются, как раньше, и он ей не грубит, не задирается. Общаются совершенно на равных. У них якобы завязались какие то важные, «взрослые» отношения. Это, конечно, вроде игры, и я очень этому рад. Пусть играют. С тех пор как мы устроили здесь Пансион, Косточка сильно переменился. Да и не только он — все наши ребятишки. Для нас это самая большая награда… Честно говоря, мне всегда было очень жаль, что ты возражаешь против того, чтобы твой Александр присоединился к нашей компании…

— К вашей компании? Нет уж, благодарю покорно! И не строй из себя наивного! — воскликнул я, видя его недоумение. — Веня сказал, какие у Косточки и Альги завязались «отношения» и какие «игры»!

Дядя Володя смотрел на меня почти с испугом. Кажется, он искренне не понимал, о чем речь.

— Да, да, — заикаясь продолжал я, — она приезжает, чтобы его обольщать, развращать. Впрочем, я не знаю, как на самом деле. Может быть, он ее как то заставил, принудил. Он, я думаю, тоже способен на это.

— Погоди, я не пони…

— И не говори, что ты ни о чем не догадывался. Тебе все прекрасно известно. Как и Папе. Ты следишь, регулярно доносишь, докладываешь ему обо всем. Скажешь, нет? Не отпирайся, пожалуйста!

— Да, он принуждает меня, чтобы я информировал его обо всем, — снова заметно смутившись, признал дядя Володя. — Но тут… совсем, совсем другое дело! В конце концов, он отец, его можно понять… Я слежу, ты прав, мне приходится. Иначе…

— Не знаю только, — перебил я его, — известно ли обо всем этом Маме. Или она тоже одобряет подобные педагогические приемы? Что и говорить, веселое у вас тут организовано воспитательное учреждение!

— Ты с ума сошел, Серж! — прошептал дядя Володя. — Это какой то бред. Ничего подобного нет и не может быть. Косточка у нас, если ты хочешь знать, вообще ничем таким не интересуется. Он даже убежденный девственник. Если, конечно, так можно выразиться. Я ведь очень давно и внимательно наблюдаю за всеми нашими ребятишками. А за Косточкой в особенности. Поверь, я их знаю очень хорошо. Если кое кто из мальчиков уже произвел первые опыты в смысле онанизма, — слегка покраснев, сказал дядя Володя, — то Косточка ни ни. Все, что связано с этим, вообще с чувственностью, вызывает у него что — то вроде отвращения. Иногда мне кажется, что это то как раз ненормально… Уверяю тебя, Серж, — еще раз повторил он, — ничего такого нет!

— Ничего такого?

— Конечно! Если бы что то такое было, мы бы с Майей первые об этом узнали.

Лишь только он снова произнес ее имя, на его физиономии опять появилось умиротворенное, блаженное выражение.

— Она такая умница, Серж, такая способная и энергичная! Если бы ты только знал! — с увлечением, чуть не с гордостью проговорил дядя Володя. — У нее великолепно все получается. Ты же видишь, Серж, как, благодаря ей, переменилась усадьба, дом, вся Деревня. Ребятишкам у нас хорошо. А будет еще лучше. Ты, пожалуйста, не сомневайся.

— Да уж чего там. В этом я не сомневаюсь, — пожал плечами я. — Ты, Володенька, тоже вон как расстарался, какую деятельность развил. Прямо расцвел на этой своей директорской должности.

— Да что я! — застенчиво воскликнул он. — Это все она. Она у нас и директор, и завхоз, и организатор, а я — так, консультант по части педагогики… За что она ни возьмется, — с жаром продолжал дядя Володя, — делает с такой душой и самоотдачей! С такой любовью! Иначе она и не может. Она необыкновенно серьезно относится к делу… Разве не молодец? А, Серж?

— Да, она очень энергичная и очень целеустремленная, — подтвердил я.

— Это только внешне она такая проказница и насмешница. Ты знаешь, Серж, она вообще серьезно ко всему относится. И очень часто говорит о тебе. Ей нужна твоя помощь. И у нее необычайно ранимая и преданная душа…

К чему эта последняя фраза? — недоумевал я. Возникла странная пауза.

— Она тебе нравится? — вдруг тихо поинтересовался дядя Володя и смущенно отвел взгляд. Он даже слегка покраснел.

— Что значит «нравится»? — проворчал я почти со злостью. — Конечно, она мне нравится! Я же ее с малого возраста знаю. Как она может мне не нравится! Такая красавица, умница.

— Ну да, конечно, — еще больше смутился он. — Красавица, умница… Ты меня извини, извини Серж, — зачем то заизвинялся он, — что я об этом спросил…

Снова возникла пауза. Было видно, что ему хочется что то сказать, но он никак не решается.

— Ты знаешь, Серж, — натужившись, промолвил он, — я так счастлив, что… могу быть рядом с ней. То есть… что мы с ней здесь делаем общее дело. То есть… что она так увлеклась Пансионом… что появилась причина, чтобы она… чтобы мы… — Тут он умолк, совсем запутавшись.

Ну вот, не хватало еще мне его признаний, чтобы он, такой простодушный и щепетильный интеллигентный человек начал изливать мне душу и делиться своими чувствами относительно Майи! У него, у бедного, был такой вид, словно он и верил и не верил привалившему счастью. Но я не собирался его ни разубеждать, ни обнадеживать его насчет Майи.

— Ладно, Володенька, — сказал я, — успокойся ты…

Когда я выходил от дяди Володи, мой взгляд снова упал на ящик буфета, куда были спрятаны гигантские очки. Я нащупал нить ассоциацию. Давным давно, в детстве, мне попались в руки очки моего старика деда, они показались мне таким же непропорционально громадным странным предметом.

Вечером, когда мы возвращались домой, Александр неожиданно стал просить, чтобы я разрешил ему поселиться в Пансионе. Я почти со злостью сказал, что об этом не может быть и речи.

Последние дни перед выборами были отмечены необычайным и повсеместным спокойствием и замирением. Как будто с уходом зимы, таянием снега, окончательным иссушением грязных весенних потоков и, благодаря разлившемуся в природе цветению наступило естественное равновесие и благоденствие. Впереди нас ожидало мудрое и взвешенное правление симпатичного Феди Голенищева. Его избрание на пост главы государства представлялось простой формальностью. В этом абсолютно никто не сомневался. Даже привыкшие сомневаться во всем наши старички. А то, что на его жизнь было предпринято несколько покушений, даже укрепляло репутацию народного любимца.

Нынешнее правительство, доживавшее свой законный срок, теперь существовало лишь номинально — в тени Всемирной России, которая стремительно набирала мощь и авторитет, и уже успела превратиться в своего рода параллельную властную структуру. Правительство продолжало выпускать некие постановления, распоряжения, декреты, но выполнялись они или нет — Бог ведает. Даже скептики и недоброжелатели говорили, что сразу после выборов произойдет мгновенное и полное обновление государственной иерархии, структуры России получат государственный статус. В частности, лидеры России есть не что иное, как готовый кабинет министров, а комиссии станут кузницей разнообразных ведомственных кадров. Что же касается идеологии, выработанной Россией, то она будет официальной правительственной идеологией как в национальном, так, в перспективе, и мировом масштабе.