Сергей Морозов - Великий полдень

Особенное впечатление произвело на народ когда наш новый правитель Федя Голенищев, маршал генералиссимус Сева Нестеров со всеми своими орденами, Папа, а также все прочие приближенные стали подниматься на специально сооруженный помост, украшенный ветками с молодой листвой, на коленях лобызали икону Спасительницы и Защитницы и крестились.

Мне, естественно, сразу припомнилась хрестоматийная мысль Федор Михалыча о том, что у нас в России ничего не может сделаться без веры. Хотя бы и в формальном ее исповедании. Может, оно и так, но в чем тогда заключается эта самая вера?

Вряд ли это имело отношение к тем корчам и обморокам, которые происходили в толпе. Может, это знание было привилегией избранных — власть предержащих? Но большинство из них только что вышедших в совершенном угаре с праздника из Шатрового Дворца, с трудом держалось на ногах и едва понимало, что происходит вокруг.

Я же, в отличие от многих, понимал, что происходит, но не чувствовал себя приобщенным к тайнам религии. Какая светлая и великая истина была ныне открыта людям? Была ли она вообще открыта? Тут, пожалуй, во мне говорило всегдашнее неразрешенное мое недоумение. Подобное я чувствовал не только по отношению к религии, но и по отношению, скажем, к философии и литературе. К кому были обращены духовные откровения? Тот же Федор Михалыч писал, конечно, не для литературоведов, а Ницше не для философов. И уж конечно, Библия, написанная под диктовку пророков и со слов самого Спасителя, не предназначалась для того, чтобы ее толковали и понимали исключительно одни богословы…

В общем, толпа, собравшаяся сегодня вокруг Москвы, не имела никакого единого и ясного представления о сути исповедываемой ею религии. Более того, если то, что она сотворяла в настоящий момент можно было назвать молитвами, то молитвы эти были также различными, иногда диаметрально противоположными. Кто то просил об умиротворении и тихой благодати, кто то о том, чтобы на голову врагам была пролиты тонны кипящей смолы и вонючей серы. Кто то молился о спасении Москвы, кто то о ее захвате, глумлении, разрушении.

Во время очередной остановки и молебна я оказался бок о бок с Папой. Мы ждали, пока о. Алексей произведет каждение.

— Ну, как ты, Серж? — вдруг поинтересовался Папа, глядя на меня с этим своим неподражаемым выражением, словно увидел меня только сей момент, словно мы не схлестывались с ним на ночном совещании и не выходили вместе из его офиса. Он смотрел на меня как ни в чем не бывало, совершенно по приятельски.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, — удивился он, — как тебе понравились ее апартаменты?

Можно подумать, что с тех пор, как мы расстались с ним по пути к Альге, прошло не три дня, а полчаса, и вот теперь его живо интересовали мои впечатления… У кого из нас произошел провал в памяти?.. Более того, Папа еще делал вид, что вообще ничего не случилось — как будто ему было неизвестно о том, что я провел у Альги столько времени.

— Ольга у меня обожает всяческую экзотику, — продолжал он вполголоса. — У нее есть фантазия, не правда ли? Есть чувство стиля. Она умеет создать соответствующую атмосферу.

— Какую еще атмосферу?

— Ну вообще — атмосферу.

— Ты имеешь в виду интерьеры?

— Вот вот! Интерьеры. Она готова менять их чуть не каждый месяц. Такая увлекающаяся, творческая натура. Что ж, я не препятствую. Даже готов, так сказать, спонсировать. Вот и на этот раз ей уже неймется все переиначить и перестроить.

Ведь и Мама только что говорила мне то же самое!

— Как перестроить? Зачем?

— Вот и я говорю: зачем? По моему, все эти бахчисарайские изыски — очень удачный вариант. Я бы так и оставил. Чрезвычайно располагает. Впрочем, я в это не вмешиваюсь. Хочет перестроить — пусть перестраивает. Они с Майей в этом очень похожи. Такие деятельные, темпераментные натуры! Каждая, конечно, в своем роде, и обе ужасно мне дороги!.. Кстати, ты обдумал мое предложение? — спросил Папа.

— Как предложение? — не понял я, чувствуя, как у меня сжимается горло.

— Ну как же, — удивился Папа, — какой ты все таки рассеянный!.. Ты ведь теперь у нас свободный человек. Утряс семейный вопрос. Вот и сынишку решил, наконец, пристроить. Тебе теперь все можно, — усмехнулся он. — Вот я и прошу тебя по дружески помочь. Ну, с которой из них тебя окрутить? Давай на выбор! Майя? Ольга? По моему, обе хороши. Но с обеими сразу нельзя. Ты все таки у нас пока что не шейх. Да ты не волнуйся — это ведь чистая формальность. Для отвода глаз. А мне окажешь огромную услугу. Прикроешь девушку, прикроешь меня. Жениться совсем не обязательно — сделай одолжение, походи хотя бы в женихах. А то и просто — в любовниках. Ты ведь теперь у нас почти что холостой мужчина, тебе это ничего не стоит, и, насколько мне известно, не писаешься по ночам… Слушай, — спросил он, — а, может, ты из за Косточки опасаешься?

— Что что?!

— Ну да. Тебе ведь известно, что он у нас ужасно влюблен в Альгу. Нашел, понимаешь, идеал. Сейчас у него самый опасный возраст. На всю жизнь может остаться травма. Что касается меня, то я, конечно, уважаю его чувства. Даже поощряю. Как ни как — моя смена. Дочки, это правда, они ласковые, нежные, — доверительно говорил он, — но сын — совсем другое дело. Вырастет — будет отцу настоящий товарищ… Хотя, признаюсь, — сообщил Папа, — я его сам иногда немного опасаюсь. Ребенок, конечно, но ты и сам знаешь, какие сейчас дети, на что способны. Так что, если что, ты тоже поостерегись! С него, пожалуй, станется убрать с дороги соперника. Способ найдет. И возможностей у него для этого достаточно. Не смотри, что ребенок. В общем, как бы он тебя того, Серж, не убил… — Кажется, Папу ужасно забавлял этот разговор. В его голосе звучало также легкое злорадство. — Ну да ладно, мы ему только намекнем, и он поймет, что все это так, игра. Я же говорю — только для прикрытия. Другое дело, если б ты у нас вдруг заигрался и захотел пристроиться по настоящему…

Тут было что то рефлекторное: мне почудилось, что я снова захлебываюсь в Папином водоеме. Я задыхался, у меня кружилась голова.

— Ну хорошо, — рассудительно продолжал Папа, — если не Ольгой, то в таком случае — займись Майей. А что, девушка она достойная во всех отношениях, ты ее с пеленок знаешь. Я ее тебе мигом сосватаю…

Мне показалось, что меня засасывает в какую то черную воронку.

— Я тебе, ты знаешь, необыкновенно доверяю, Серж. Я бы мог, конечно, привлечь к этому делу кого-нибудь другого. Того же дядю Володю. Хоть и писается в постельку, но зато будет стараться. Или вот Петрушку, например. Этот, правда, повадливый ужасно, жеребец. И так уж на радостях, что волю дали, перепортил всех моих секретарш. Он то не прочь будет. Кровь играет у молодца. За ним глаз да глаз. Готов по тридцать раз в день…