Сергей Морозов - Великий полдень

— Как вы думаете, Серж, — спросила Альга, — это действительно смягчит Папу?

— Не знаю. Но думаю, зависит оттого, как ты с ним поговоришь… Я бы на твоем месте, — не утерпев, прибавил я, — прежде посоветовался с Мамой.

Я произнес это как можно внушительнее и серьезнее, и, конечно, для того, чтобы соблюсти наши внутрисемейные интересы. По крайней мере мне казалось, что мой долг — занять соответствующую «нравственную» позицию. Лично я против Альги ничего не имел. Скорее даже с самого начала питал к ней симпатию.

— Мне — советоваться с Мамой? Зачем вы это сказали, Серж? — тихо проговорила девушка, покачав головой. — Ведь вы знаете, как ко мне относится Мама…

Честное слово, мне вовсе не хотелось ее обижать.

— Прости! Я ничего такого не имел в виду, — с сожалением пробормотал я, чувствуя, что мое сожаление еще больше усугубляет неловкость.

— Глупости, — вдруг улыбнулась она, и в ее глазах засветилось неожиданное лукавство. — Я, пожалуй, все же попробую с ней посоветоваться. Через Майю, конечно.

— Между прочим, — обрадовался я, поднимаясь с места, — я как раз собирался заглянуть к Майе, поглядеть, как она устроилась на новом месте. Может, отправимся вместе? Все и обсудим…

— Нет-нет! — поспешно возразила Альга. — Вы уж один. Я зайду к ней как-нибудь потом.

— Ну как хочешь, — вздохнул я. — Тогда пока.

— До свидания.

И я вышел из бара. Все это было весьма странным. Мне снова полезло в голову то, что рассказывал об Альге доктор. Интересно, что бы сейчас он сказал о ней?

Наконец-то. Вот он мой любимый Западный Луч! Я поднялся на площадку третьего уровня и запрокинул голову. Высоко вверх летели сверкающие на солнце стекла широких окон. Нежно золотился фасад, отделанный светлой бронзой. Я, конечно, не мог разглядеть снизу окна Майи, но, приложив руку козырьком ко лбу, долго всматривался туда, где здание суживалось и виднелась тонкая декоративная балюстрада. Там и находился чудесный сорок девятый этаж.

Я сунул в щель замка карточку пропуска и, войдя, оказался в просторном холле. Сбоку за небольшим окошком помещалась комната службы безопасности. Молодой востроглазый вахтер тут же вышел и услужливо бросился ко мне. Кажется, он опознал мою личность, и поинтересовался, не нужно ли меня проводить. Я покачал головой, но он все-таки проводил меня до лифта, вызвал его и подождал, пока я войду в кабину. Когда двери задвигались, я увидел, что вахтер даже слегка поклонился. Эти ребята чрезвычайно дорожили своими местами и сами вымуштовывали себя до раболепия. Апартаменты в Западном Луче снимали в основном сливки культурной среды — продюсеры, менеджеры, художники, артисты, певцы. С таким контингентом не соскучишься, а главное, этот контингент относительно приветлив и щедр — как душевно, так и в смысле чаевых.

Зеркальный лифт понесся вверх с сумасшедшей скоростью, но разгонялся необычайно плавно. Я смотрел, как мигают разноцветные сенсорные кнопки этажей и поймал себя на мысли, что радуюсь, словно ребенок, когда выпадает случай прокатиться повыше. Сквозь зеркальные стекла мелькали холлы этажей, некоторые из них были задрапированы яркими коврами, а другие сплошь озеленены.

Едва я ступил из лифта в холл сорок девятого этажа, как увидел Майю. Она вышла мне навстречу и стояла, прислонившись плечом к дверному косяку на пороге своих новых апартаментов. Стало быть, услужливые ребята снизу уже успели доложить от моем приходе. На ней были длинный ангорский свитер, узкие серые брюки и синие туфельки.

Мне хотелось все здесь рассмотреть подробно и неторопливо — начиная с продолговатого овального холла, стены которого были заделаны пластиком цвета яичного желтка и в ярком освещении многочисленный светильников приобретали веселый солнечный оттенок. Здесь тоже было изобилие декоративной зелени, распределенной каким-то особым образом, создающим впечатление просторной летней беседки. Мне бросились в глаза густые, похожие на виноградные лозы, ветви вечнозеленого растения, поднимавшиеся к самому потолку. В простенках виднелись пластиковые светильники в виде фигурок зверей, словно вылепленные из сияющего воска.

Увидев меня, Майя едва махнула мне рукой и исчезла в глубине апартаментов. Я торопливо прошел через холл, перешагнул порог ее «гнездышка». Из глубины помещения долетало эхо ее каблучков. Я быстро пошел наугад через пространство, искусно разделенное перегородками. Здесь еще не было никакой мебели. Стены — очень светлые, меняющего по гамме кремового оттенка, полы — тоже солнечно — светлые, ясеневые. Еще сильно ощущались не выветрившиеся запахи отделочных материалов — лаков, красок, шпаклевок и грунтовок, но они не раздражали, а были даже по-своему вкусны и свежи.

Не успел я понять, что и где должно было располагаться, как уже оказался на кухне. В отличие от других абсолютно пустых помещений, кухня была полностью укомплектована. Посреди красовалась керамическая жаровня с мощной медной вытяжкой…

Майи и здесь не было. Я обогнул жаровню, в которой едва тлели натуральные угли, направился дальше — на небольшую застекленную лоджию. Через стеклянную дверь я попал на открытую смотровую площадку.

Майя стояла облокотившись на массивный мраморный парапет.

В первый момент меня поразило пространство, в котором я очутился, и я не сразу сообразил, в чем тут дело. Был полдень, и с высоты сорок девятого этажа я, естественно, ожидал увидеть громадную, захватывающую дух панораму Города. Можайское шоссе, Москва-реку, заснеженные пригородные леса. Но ничего этого не было. То есть вообще ничего. Все куда-то пропало. Непосредственно за парапетом начиналось матовое, молочно-белое пространство. Без намека на какие-либо очертания или неравномерности. До того неопределенная, белая и неизмеримая пустота, что зарябило в глазах. Такое впечатление, что пространство вообще перестало существовать, и мы погрузились в небытие. Только минуту спустя я понял что к чему. Это был обыкновенный туман. Или, вернее, сплошное облако, накрывшее Москву и Западный Луч, пока я поднимался наверх.

Погода начала отсыревать еще несколько дней назад, температура ползла к нулю, и стали низкие облака сбиваться в кучу. Находясь внутри Москвы, на ее нижних уровнях, где сияло искусственное освещение, пронзительное, словно в ясный солнечный полдень, я напрочь забыл о том, что происходит снаружи, и таким образом, поднявшись наверх и оказавшись на свежем воздухе в самой гуще сырого тумана и молочных облаков, был застигнут врасплох и введен в заблуждение оптической иллюзией.

— Где ж наша родная авиация? — пошутил я, вглядываясь в пелену. — Хорошо бы немножко разогнать этот кисель! О чем думает Федя Голенищев со своим предвыборным штабом! Каких-нибудь несколько центнеров серебра в агитационных целях. Кстати, и народу было бы веселее митинговать при солнышке.