Владимир Митыпов - Геологическая поэма

Слова Вегенера не вызвали прилива энтузиазма у руководителей Общества содействия немецкой науке. Почтенное собрание задвигалось, заскрипело креслами. Седины и лысины сближались, уважительно наклоняясь друг к другу, вполголоса обменивались мнениями.

Председательствующий старался говорить мягко и быть убедительным. «Помилуйте, господин Вегенер, где взять средства? Конечно, то, что вы предлагаете, весьма заманчиво и, несомненно, немало послужило бы еще большему возвышению авторитета немецкой науки. Собравшиеся высоко оценили ваши патриотические чувства — все мы, сидящие здесь, добрые патриоты, не так ли? Но где взять субсидии? Наше дорогое отечество, увы, переживает трудные времена. Одних только полностью безработных более полумиллиона…»

Отчасти так оно и было, но в «нашем дорогом отечестве» откуда-то ведь отыскивались деньги на содержание хотя бы тех же горластых и драчливых орд в коричневых рубашках — а они, эти налитые пивом и злобой парни, обходились кому-то очень недешево.

Вслед за председателем слова попросил корифей со слуховой трубкой. Прежде чем начать говорить, он выдержал многозначительную паузу, буззубо пожевал губами.

— Мэ-э… дорогие дамы (среди присутствующих не было ни одной дамы), уважаемые господа, — начал он наконец, не вставая с места; голос у него был шамкающий, старчески шепелявый и временами падающий до неразборчивого шепота. — Меня чрезвычайно заинтересовало сообщение господина… мэ-э… Вернера…

— Вегенера! — вполголоса подсказал кто-то, но безуспешно.

— М-да, чрезвычайно… М-да, Вернера… — жевал свое корифей, и Вегенеру вдруг подумалось, не дай бог, уж не принимает ли тот его за Абраама Готлиба Вернера, умершего более ста лет назад знаменитого создателя геогнозии и нептунизма, памятник которому давно уже благополучно стоит в городе Фрейберге.

— Но я должен огорчить молодого коллегу. Его план экспедиции на мэ-э… — старец умолк, припоминая. — На Северный полюс, — объявил он вдруг. — М-да, на Северный полюс… при всей заманчивости этого предприятия, не представляется мне мэ-э… приемлемым. Во-первых, это далеко, во-вторых — дорого, в-третьих — никому не нужно.

Присутствующие натянуто улыбались, делали вид, что маститый старец оговорился. Некоторые с извинением во взоре посмотрели на Вегенера. Кто-то осторожно объяснил корифею, что речь идет не о полюсе, а о Гренландии.

— Ах, Гренландия… Тогда — тем более, тем более… — И старец почти оскорбленно умолк.

Не раз и не два пришлось Вегенеру ездить из тихого австрийского Граца в Берлин, Мюнхен, доказывать, считать, изыскивать субсидии. Во время этих скитаний по кабинетам и приемным всевозможных официальных лиц ему довелось услышать немало любопытного о себе самом, о плавающих материках и Гренландской экспедиции. Разумеется, Вегенера знали или, по меньшей мере, что-то о нем слышали. Его имя особенно стало известным после нью-йоркского симпозиума 1926 года, специально посвященного дрейфу континентов.

Он, симпозиум этот, оставил у Вегенера двойственное чувство. С одной стороны, тогда прозвучало немало лестных голосов: Бэйли, Трумэн, Ван дер Грахт, Дю Тойт… — имена известные в мировой геологии. Пылкий Термьер назвал дрейф мечтой великого поэта. Мало того, были процитированы полные первобытного энтузиазма четырехлетней давности строки из «Нэйчур»: «Революция мысли, когда теория Вегенера подтвердится, весьма возможно, будет сопоставлена с таковой в астрономии во времена Коперника»… Но вот что касается американцев, то их общеизвестная падкость на новое и необычное в случае с плавающими материками никак себя не проявила. По этому поводу остроязыкие французы шутили в кулуарах: у этих парней, мол, хватает революционности на все, кроме американской исключительности, — они еще могут кое-как допустить, что их предки вышли из маразмирующей Европы, но чтоб еще и их континент приплыл откуда-то оттуда — это в их головах не умещается… Как бы то ни было, европейские геологи вкупе с южноафриканцами (Дю Тойт и другие) составили на симпозиуме одно течение, а американцы — другое, и очень мощное. На разделительной полосе между ними маячил осторожный англичанин Артур Холмс (относительно него те же французы острили, что он одной рукой молится Христу, другой — Магомету) и, как все любители компромисса, нажимал главным образом на оговорки: геофизика-де не станет отрицать дрейф континентов, когда будет всецело изучена жизнь земных глубин… Но все понимали, что до этого «всецело» могут пройти столетия, и вежливо отмалчивались. Вегенера все это почти не трогало (материки плывут независимо от того, что говорится на симпозиумах), но его глубоко печалила неспособность коллег заглянуть чуть дальше пределов очевидного.

Спор спором, однако в заключение и сторонники, и противники дрейфа равно согласились, что новая гипотеза в любом случае есть явление незаурядное. «Под занавес» кто-то процитировал складное изречение Давида Гильберта [50] Гильберт Давид (1862–1943) — немецкий математик; член-корреспондент Российской АН (1922) и иностранный почетный член АН СССР (1934). : «Великие открытия рождаются парадоксами, а умирают тривиальностями». Самому же Вегенеру при этом вдруг вспомнилась статья известного русского геолога академика Борисяка, которую для него перевел тесть — Владимир Кёппен. В ней о мобилизме говорилось как о концепции, «попутно разрушившей неуклюжие предрассудки, которыми заросла за свое вековое существование история Земли».

Да, из Нью-Йорка Вегенер уезжал с двойственным чувством, но увозил в своей благодарной памяти слова Бэйли, земляка осмотрительного Холмса. Приведя несколько чрезвычайно веских доказательств в пользу былого единства Северной Америки, Британских островов и Европы, Бэйли воскликнул: «Похоже, что Атлантики не существовало раньше, или, другими словами, Вегенер оказался настоящим пророком!»

Однако с незапамятных времен известно, что в своем отечестве пророки котируются не слишком высоко, и в этом Вегенера лишний раз убедил случайный разговор с неким высокопоставленным чином из военного министерства. Тот весьма приблизительно представлял, кто стоит перед ним, поэтому не считал нужным особенно церемониться.

— Плавают ли материки! Бог мой, более нелепого нельзя выдумать! Вот что происходит, когда в стране разброд и люди предоставлены самим себе. Все это часть Версаля, духовная разновидность репараций. Да-да, платим, и этим тоже платим — нелепыми фантазиями свихнувшихся мозгов… Людям надо давать нечто простое, ясное, с учетом их животной сущности. Наука! Надеть на них каски — и в окопы. Вот это им будет наука!..

Вегенер слушал, помалкивал, и полковник, успокоившись, заговорил уже в доверительном тоне: