Владимир Митыпов - Геологическая поэма

Помрачнев, Валентин продолжал добавлять все новые черты к довольно-таки несимпатичному образу самого себя и одну из них определил как профессиональное чванство. Кто осудит самозабвенную поглощенность работой? Но ведь нет и никогда не было работы ради работы. Все в этом мире начинается с человека и на нем же и заканчивается. Голый каменный шар — так он всегда рассматривал Землю и если при этом принимал во внимание что-то из живой природы, то только окаменевшие организмы миллионолетней давности. Что ж, строение Земли — это, конечно, важно, но только Земля-то является Землей лишь постольку и до тех пор, пока на ней есть люди… Нет, быть человеком — вот что должно являться первой и главнейшей профессией каждого. И лжет, кто говорит иное, заблуждается, кто полагает иначе. «Не думайте об этом — в конце концов, мы занимаемся красивой физикой!» — сказал знаменитый Энрико Ферми своему молодому коллеге, когда тот выразил опасение, что создаваемая ими атомная бомба может стать огромной бедой всего человечества…

— Валентин, — прервал молчание Гомбоич. — Как тебе вообще живется?

Погруженный в свои мысли Валентин «врубился» не сразу.

— Это в каком смысле?

— Я говорю, не скучно, нет?

Все еще не понимая суть вопроса, Валентин пожал плечами.

Гомбоич пояснил:

— Я смотрю, как живут молодые парни из нашей экспедиции. Каждый вечер в красном уголке в биллиард играют. И в это… — Он помахал зажатой в кулаке трубкой.

— Пинг-понг, — подсказал Валентин. — Настольный теннис.

— Да. На танцы ходят — приятно посмотреть, когда они идут, хорошо одетые, красивые. Думаешь про себя: вот это наши парни!.. Разные вечеринки у них бывают, с девушками из поселка, ухаживают — как же без этого… А у тебя совсем не так. Днем работа, вечером работа. В воскресенье тоже работа… Мой тесть, он старик мудрый, часто говорит: человеческая жизнь коротка, а молодость еще короче… Кхм, молодой должен быть молодым. Я не говорю… кхм… что твои друзья не будут тебя любить, однако… — Гомбоич опять смущенно кашлянул и закончил — Выделяться ведь тоже нехорошо, разве неправильно?

Валентин глядел на Гомбоича, вернее, даже не на него, а как бы сквозь него.

— Да, выделяться нехорошо, — в задумчивости проговорил он и вдруг усмехнулся. — Хотите, я тоже расскажу один маленький случай?

— Ну-ну, давай послушаем! — оживился хозяин. — Чайку налить?

— Спасибо. Так вот, это еще в студенчестве было. Взяли нас на военные сборы. Попали мы в такую степную местность. Маленький военный городок, а кругом голая равнина, голые сопки и больше ничего. Ужасная жара, пыль — это я до сих пор помню. Ну, начали нас приучать к солдатской жизни. Подъем, отбой, строевая подготовка. Все как положено. И караульная служба в том числе. Вот один раз стою в карауле около склада горюче-смазочных материалов. Это только так называлось, что склад ГСМ, а на самом деле развалившаяся сараюшка, правда, вокруг для видимости колючая проволока. Учебный объект, якобы склад, но караулить надо по-настоящему, согласно уставу. В общем, стою, охраняю. Автомат у меня с холостыми патронами. Кругом ни души, солнце жарит со страшной силой, и все время лезут мысли, что охраняешь пустой сарай, и от этого делается скучно до чертиков. Вдруг вижу — на колючей проволоке висят дохлые мыши, привязаны за хвосты. Вообще этих мышей у нас там было жутко много. Куда ни пойдешь — земля вроде сыра, вся изрыта норками… Поглядел я на подвешенных мышей и сообразил, чем тут до меня развлекались другие. Ставлю свой автомат на одиночные выстрелы и жду. Вот выскакивает из норки мышь — я тресь из автомата! Патроны холостые, но газовая струя бьет, конечно, дай бог. Добыл я одного зверя, другого, третьего, потом автомат на плечо и начинаю их вешать на проволоку. Нашел забаву! Двадцать лет уже, а дурной, как валенок. В это время незаметно подходит наш преподаватель с военной кафедры, майор Казаков. Дядька в душе добрый, но любил напустить на себя строгость. «Рядовой Мирсанов!» Ну, я вздрагиваю, вытягиваюсь по струнке, ем глазами. «Безобразие! Нарушение караульной службы! Что это вы тут делаете? Ага, мышей вешаете?» — «Так точно! — отвечаю, а сам преданно гляжу на начальство. — Все вешают, и я вешаю». Майор, конечно, сердится: «А если все с обрыва вниз головой, вы что — тоже за ними?» Отвечаю: «Если все прыгнут, я тоже прыгну». Майор даже немного растерялся: «Да? Значит, не хотите выделяться?» — «Так точно, товарищ майор, не хочу выделяться!» Он засмеялся, говорит: «Хвалю за чувство коллективизма!» — и влепил два наряда вне очереди.

— Твой майор правильно сказал, — Гомбоич приглушенно хохотнул. — Слушай, ты ведь не обиделся, что я с тобой так говорю, а?

Валентин улыбнулся:

— Какие ж тут могут быть обиды, Гомбоич.

Хозяин согласно кивнул и стал раскуривать трубку. Чуть спустя заговорил:

— Ты как сюда приехал, я сразу же подумал, надо будет немножко помогать парню… Я ведь Данилу Данилыча как родного отца уважаю. Он заставил меня идти в вечернюю школу, в техникум, помог стать буровым мастером… Я подумал, сын Данилы Данилыча для меня не чужой человек. Потом вижу, моя помощь не шибко нужна…

— Спасибо, Гомбоич, — отозвался Валентин. — Пока что у меня все в порядке.

— Да? А это что? — добродушно засмеялся хозяин, указывая себе пальцем под левый глаз, и тут только Валентин осознал, что левая скула у него ноет и все время ныла, но это оставалось почему-то за пределами внимания. Да, видать, Эдюля зацепил-таки не слабенько. Наверняка утром будет фингал под глазом.

— Это так… случайность, — уклончиво буркнул он и поспешил переключить разговор — Я ведь посоветоваться пришел — насчет этого Андрюши.

— А, да-да! Как, говоришь, фамилия его матери?

— Молчанова. Екатерина Молчанова.

— Запишем для верности, — Гомбоич достал из бокового кармана пижамы толстенькую записную книжку, из нагрудного — очки, надел их и сразу стал похож на степенного сельского учителя, приступающего к опросу своих учеников.

— Вы уж извините, — пробормотал Валентин.

— Почему? Это моя обязанность, я ведь депутат поселкового Совета. Разве забыл?

— Не сообразил как-то.

— Ай-яй-яй, а еще инженер! — Гомбоич принялся записывать. — Так, Молчанова Екатерина, работница Кавоктинской партии… Да, надо, чтобы она работала здесь, на базе.

Валентин вспомнил про развеселых приятелей Андрюшиной мамы, отлично знающих дорогу к ее дому, и им овладело некоторое сомнение.

— Так-то оно так, — протянул он, — но…

— Что? — вопросительно поглядел Гомбоич.

— Да нет, ничего…

Гомбоич истолковал это по-своему и поспешил успокоить:

— Это не сейчас, нет. Понимаю, нельзя оставлять партию без таборщицы. После полевого сезона — дело другое. А пока что если б вы с Субботиным помогли ей… э-э… с некоторым дополнительным заработком, а? Какие-нибудь подсобные работы, можно? Что-нибудь по ее силам…