Моника Фагерхольм - Американка

— Ты УЖЕ рассказывала об Эдди, — отвечала Сандра, для которой все это осталось в прошлом.

— Ну, не все. Ничего о том, как мало я ее понимала. Думаю, она была способна на все, что угодно. Даже на убийство.

Это ты теперь говоришь, подумала Сандра. Но вслух ничего не сказала. Она допила вино и потянулась за бутылкой на письменном столе между ними, чтобы наполнить бокал. Сандра выпила. И Никто Херман выпила.

Они немного помолчали, а потом сменили тему разговора. Солнце скрылось за крышами, стало сумрачно, и когда вино кончилось, наступил вечер, ранний вечер, неудобно ранний. Никто Херман надо было куда-то идти, с кем-то встречаться, и она стала приводить себя в порядок. Сандра наоборот — куда ей было идти в такой вечер: спать ложиться еще рано, а из-за выпитого вина невозможно ничем заниматься. Ничего не оставалось, как только вернуться домой, но это было немыслимо.

И вот именно в таком настроении, в таком состоянии она впервые отправилась на охоту.

— Эдди, — сказала Никто Херман. — Мы не знаем, что случилось. Но у нас есть веские причины считать, что все было именно так, как рассказывают. Я сама ни минуты не сомневаюсь, что Эдди была в состоянии свести с ума любого, кто к ней привяжется. Того мальчика, Бьёрна, например. Или Бенгта. Бедный маленький Бенгт!

— Я это и Дорис говорила, — продолжала Никто Херман. — В нашу последнюю встречу. В доме на болоте. Она была там, когда я приехала. Сказала, что убиралась. Она была страшно взволнована, почти вне себя, бедняжка. Если бы я поняла… Но ты же знаешь, какой она была… невозможно было поверить, представить себе.

— Я сказала Дорис, поскольку она, казалось, была в таком отчаянье, что она должна перестать думать об американке и всем прочем. Что это прошло и забыто. Жизнь должна продолжаться. Это я ей тоже сказала.

— Дорис, — и голос Никто Херман оборвался, — она… да. И эта уборка. Меня это тоже удивило. Ее эффективность, я хочу сказать. Потому что конечно в доме было все мило и аккуратно, но когда я спустилась в подвальный этаж, после нашей маленькой совместной прогулки, то увидела, что кто-то приволок к бассейну пару огромных грязных походных ботинок. Они стояли такие роковые у края бассейна. Я поняла, конечно, что это шутка. Это были ее ботинки. Ты знаешь, о каких я говорю. Ни у кого больше таких не было. Я потом взяла их и почистила.

На улице, по дороге в подземный танцклуб «Алиби», Сандра думала о ней, американке. Она словно была окружена ею, по-настоящему. Ее сестрами. Ей следовало бы узнать ее получше, разузнать о ней поподробнее.

Но раз это не получилось, можно судить о человеке и по его семье. Но сам человек по-прежнему останется кем-то другим, таким, какой есть — или был. Американка.

Походить в ее мокасинах. Это единственный способ.

— Иногда я себя спрашиваю, Сандра, — сказала в заключение Никто Херман, — чем вы, собственно, занимались? Вы двое — Дорис и ты, — когда были вместе?

Ботинки у бассейна.

Ага, вот, значит, как.

Твое последнее известие, Дорис. Спасибо за это.

Итак: незначительную часть того короткого времени, которое Сандра прожила в городе у моря, она посвятила дешифровке тех сведений, которые ей давало окружение. Прежде всего — Кенни и Рита, поскольку они почти все время были рядом.

Хотя Риту и не надо было дешифровывать. Она выражалась с шокирующей прямотой. И пусть это и не было приятно, так было легче. Известно было, кто она такая (говно). Известно было, чего от нее ждать (ничего, ничего, ничего).

А вот с Кенни — все наоборот. Если Кенни говорила «да», Сандра была уверена, что она имеет в виду — «нет». Все, что говорила Кенни, имело второй смысл. Особенно когда она старалась быть максимально любезной.

— Она безнадежна, — вздыхала Кенни в компании Риты за стеной. — В ней нет жизни. Она словно мертвая.

— Она помешалась на самой себе, — констатировала Рита. — На своем патетическом личике с расщепленной губой, которое она дни напролет рассматривает в зеркале.

— Какая расщепленная губа?

— Маленькая девочка с заячьей губой. Разве ты не слышала?

— Нет, расскажи.

Из Возвращения Королевы Озера, глава 1. Где началась музыка?

А… Королева Озера и я; потом мы отправились странствовать по свету, чтобы заработать денег. Мы были стриптизершами в Токио, на Иокогаме и на Аляске. Там, на Аляске, мы едва не дошли до отчаянья. Одним непроглядным новогодним днем в трейлере. Разве так мы себе все представляли — наши планы, нашу музыку? Так что мы уселись и задумались. А потом дали наши новогодние клятвы. Я записала это в записной книжке на страничке августа этого нового года: Арена Уэмбли. Из этого ничего не вышло. Ну почти.

В те месяцы в городе у моря, прежде чем Сандра исчезла, она часто слонялась по городу и предлагала себя. Она перебывала во множестве комнатенок, где жили молодые студенты со всей страны. С ними она знакомилась на дискотеках в подвальном этаже самого большого студенческого общежития в центре города у моря. Это место называлось «Алиби» — весьма говорящее название.

Секс. Она заработала герпес и чесотку и узнала новый вид одиночества. Она не выдержала. Ни парней, ни одиночества. Она не выдержала этих студенческих каморок, которые пахли одиночеством, грязным бельем или выросшими парнями, их неуверенностью и неумелым сексом. Большинство парней слишком много пили и/или приехали из сельских дыр, где сексуальность считалась чем-то постыдным и вульгарным, — этого Сандра не могла понять, хотя вряд ли бы стала утверждать, что секс — это нечто прекрасное и естественное, — вовсе нет, вовсе нет. Она использовала секс, чтобы пробудить что-то в себе — но был ли это секс, в таком случае?

Она не выдержала, но, похоже, так и было задумано. Может быть, в этих комнатушках она повстречала что-то от самой себя? Что-то, что было хуже стыда и сексуальной распущенности.

И даже, когда это было хорошо — во всяком случае, НОРМАЛЬНО, — этого было недостаточно. Сандра вдруг поняла, что не может жить без Дорис-внутри-себя. Это было все равно что отрезать у себя какой-то жизненно важный орган (могла она так сказать? «В ней нет жизни» или — «она словно мертвая»).

Из этого ничего не вышло. Она должна жить с Дорис. Другого выхода нет.

Когда ей надоели студенты, Сандра сменила место, ОХОТНИЧЬЮ ТЕРРИТОРИЮ, как сказал бы какой-то идиот (Пинки?). Она стала наряжаться более вызывающе, краситься так, чтобы не оставалось никаких сомнений в ее намерениях. Она хотела стать «посвященной». Она выходила на охоту за «посвященными».

Это была такая игра.

Она посещала бары в отелях и определенных кафе в стратегически выбранное время, отелей было много, но особенно один, который нельзя назвать вымышленным именем, так как название его слишком важно: он назывался «Президент». Например, во время обеда или того, что в светском обществе называется время коктейлей (она понятия не имела, что это так называется, но заметила, что некоторых мужчин это забавляло — а это были мужчины настоящие, а не болваны-переростки, — когда она рассказывала им всякие россказни о маме, папе и самой себе на среденеевропейском лыжном курорте, об увлекательной жизни сливок общества и о том, как трудно после этого прижиться на новом месте. После такой-то жизни).