Сергей Белкин - Бутучены

Дорога на север так же хороша, как и любое другое шоссе, ведущее из Города, но именно ее принято считать самой красивой. Петляет она между невысокими холмами, открывая гармонично сменяющие друг друга видения: этот холм пророс бархатным виноградником, тот, словно изысканным гобеленом, накрылся сливовым садом, вдали блеснет озерцо, вокруг которого разлеглись домики с белой церковью посередине...

Неплохо украшена наша земля, не портили бы...

"Жигули" и "Москвич" неслись по дороге.

В "Жигулях", идущих первыми, ехали Володя Примаков со своей женой Ларисой. Володя оделся по моде и по погоде: в майке с выцветшей эмблемой какого-то американского университета, шортах цвета хаки, кроссовках и, как это часто любят делать лысеющие молодые люди, в бейсбольной кепке козырьком назад. Лариса - в ковбойке и голубых джинсах, - сидела справа, откинув голову на спинку сиденья. Володя был широкоплечим и коренастым, за что получил, в свое время прозвище Грибок. Сухощавая светловолосая Лариса была, пожалуй, не слишком привлекательна из-за некоторой мужественности лица, излишней для двадцатипятилетней женщины. Если бы у нее была кличка, ее могли бы прозвать Лошадью, или Кобылой. Но, поскольку, человеком она была доброжелательным, умным и надежным, ее все любили и никаких кличек не давали. Супруги мирно молчали под тихонько льющиеся из радиоприемника мелодии.

В "Москвиче" же молчали только мужчины на переднем сидении. За рулем был Юрка Коновалов - жизнерадостный двадцатишестилетний красавец, инженер-физик, кандидат наук, душа любой компании. Он был в морской тельняшке, а спортивные брюки и кроссовки на нем были фирмы "Адидас". Рядом с ним сидел его коллега, сотрудник того же института Лёня Матюшенко: очкастый, интеллигентный, начитанный. Его светлые волосы были аккуратно расчесаны на пробор, на нем была свежая, хорошо выглаженная светло-кремовая рубашка с коротким рукавом и брюки. На заднем сидении ехали их приятельницы: Света - подружка Юры, и Мила - не просто подружка Лёни, а, пожалуй что, и невеста. Во всяком случае, вопрос об их свадьбе предстоящей осенью уже обсуждался вслух. Свете было двадцать три, она работала инженером-программистом в том же институте, что и Юра с Леней. Светочка была весьма привлекательной, стройной шатенкой с длинными волосами. Одета она была в модные облегающие джинсы и маечку с вышитой на груди надписью "PARIS" и маленькой Эйфелевой башней на рукаве. Мила была, кажется, бухгалтером, и где с ней Лёня познакомился, никто не знал. Ей было лет двадцать, или чуть больше. Смешливая, эмоциональная, еще хорошенькая, но уже полнеющая крашеная блондинка с завитыми кудряшками и ярко накрашенными губами и глазами. На ней была розовая блузка с люриксом и чрезмерно короткая зеленая юбка. Если Юра с Лёней, в основном, молчали, то Мила на заднем сидении практически не умолкала, то и дело восклицая: "Нет, ты представляешь?!"

Окна в машине были открыты, сильный ветер обдувал сидящих, но все равно было очень жарко.

День - а это была пятница, - подходил к концу, но солнце и не думало униматься: казалось, что к семи часам вечера жар его лучей только возрос. Августовский зной набросился на природу так, словно решил раз и навсегда с ней покончить.

Компания выехала на выходные дни, чтоб отдохнуть на вольной природе и потренироваться.

Потренироваться, потому что Володя с Ларисой и Юра увлекались альпинизмом, а место, куда они направлялись, предоставляло для любителей скалолазания отличные возможности для упражнений любой сложности. Остальным участникам поездку следовало называть просто вылазкой "на природу".

Предстояло готовить пищу на открытом огне, общаться, смеяться и петь песни под гитару у костра...

Была, впрочем, и еще одна причина для загородной прогулки.

Для Володи она и была самой главной. Остальные же, хоть и были осведомлены о Володином увлечении, но не воспринимали его всерьез.

Володя Примаков уже несколько лет занимался поисками клада. Не вообще какого-нибудь клада, а вполне конкретного, о котором он собирал сведения уже не первый год.

Это, конечно, не являлось его единственным занятием, но, поскольку Володя был историком, сведения о кладе он собирал профессионально и тщательно.

В последнее время его досье пополнилось чрезвычайно важной информацией, добытой в недавно ставшем доступным спецхране. Не одно десятилетие пролежали эти материалы в закрытых архивах Отдела краеведения Республиканской библиотеки.

Последний месяц Володя провел в полупустых залах библиотеки, наслаждаясь в минуты отдыха зрелищем длинных рядов никем не занятых одинаковых письменных ореховых столов с закругленными углами, на каждом из которых стояло по две лампы из черной пластмассы типа "НКВД-стайл".

Располагаясь всегда за одним и тем же столом у окна, Володя неторопливо развязывал тесемочки по краям толстых папок, в которых лежали листы, листочки, обрывки записей, чертежи и картинки. И каждый раз его охватывало чувство безмерного счастья, знакомого каждому коллекционеру или архивисту.

То, что довелось исследовать Володе Примакову, называлось "Архивом Остермана".

Франц Францевич Остерман жил на свете лет сто тому назад. Он был зоологом, точнее, как раньше говорили, естествоиспытателем. Изучал фауну и флору, составлял коллекции, проводил исследования. Но, пожалуй, главным делом его жизни стал Городской краеведческий музей, созданный им при поддержке губернского земства.

После смерти Франца Францевича его дело продолжила жена, при которой и было построено хорошо теперь известное всем горожанам величественное здание музея, напоминающее среднеазиатский крепостной замок. Она продолжала пополнять музейные коллекции и весьма успешно руководила музеем на протяжении тридцати лет.

Над городом и музеем пронеслось много бурь и войн: как идеологических, требовавших от музея материальных свидетельств истинности именно господствующих взглядов, так и самых настоящих войн с бомбами, пожарами и нищетой.

Архив Остермана вобрал в себя разнородное собрание документов разных эпох, стран и народов.

Володя не знал обстоятельств, при которых архив поступил в спецхран библиотеки, но было видно, что документы складывались в коробки совершенно случайным образом. Видимо, архив пока никем не разбирался и не анализировался. В одной коробке рядышком могли лежать истлевшие куски кожи с надписями на арабском, или турецком языке, и письма "из канцелярии Благочиннаго", написанные орешковыми чернилами изящным почерком чиновника конца XIX века. В библиотеке архив размещался в пятидесяти шести коробках. Володя брал их одну за другой и, для начала, составлял опись всего, что там находил.