Сергей Белкин - Корректор жизни

Спуститесь вниз по любой улице - да, хотя бы, по Армянской, - и вы попадете в странный мир, где улочки шарахаются то вправо, то влево, где нет прямых углов, нет не покосившихся домов, нет и перекрестков, на которых сходилось бы менее пяти дорог.

Старик Ле Корбюзье как-то написал: "мы идем дорогой ослов", имея в виду искривленные улицы старых городов, возникших на месте троп, проложенных некогда пешеходами и ослами, на которых возили поклажу. При этом великий мэтр считал, что это - плохо. Мэтр полагал, что улицы должны быть прямыми.

Осел же, как животное умное, выбирал на холмистых землях тропы, требующие минимальных энергетических затрат в процессе движения, а не простоты рисования улиц на бумаге с помощью линейки.

Я в этом вопросе на стороне осла.

Впрочем, запальчивость высказываний Ле Корбюзье с лихвой окупалась мерой его таланта и вкуса: он оставил воистину великое архитектурное наследие.

В нашем Городе изобретатель "Модулора", кажется, не бывал, а вот ослы, вероятней всего, бывали, поэтому улицы в нижней части города так живописны, так привлекательны для молодого художника, ищущего натуру конца 19 века, привлекательны они для старца, погружающегося в воспоминания, они очаруют и приезжего, которому посчастливится ощутить себя в средневековом городе.

А названия какие: Иринопольская, Теобашевская, переулок Тобултока, улица Золотая, Кациковская, Инзовская, Прункуловская, Антоновская...

Да и люди тут жили замечательные: Липранди, Пушкин, Крупенский, Кацика, Стамати, Кантакузин, Ипсиланти, Маврогени, Полихрони, Катэнсус...

Да еще очень много и других, которых вы, скорей всего, тоже не знаете, так что я перечислять их больше не буду.

Началось все с прекрасного ничего-не-деланья летом 19.. года, когда некто Н*, живущий на магале, пошел погулять в нижнюю часть города, которую по праву можно называть "даун таун", только слово "даун" применительно к этой части Города, надо, наверное, переводить не как "нижний", а как диагноз.

Н* спустился вниз по Армянской, потом свернул куда-то вправо, потом, кажется, влево - это не имело для него значения. Оказавшись в паутине переулков, он отдыхал, наслаждаясь запустением, руинизированными каменными оградами, осевшими в землю домишками, разросшимися деревьями и торжеством победителя всех руин - плюща, начинавшего краснеть.

Стоял прекрасный осенний воскресный день, когда на улицах никого нет и только звуки, да, пожалуй, запахи выдают присутствие здесь человека.

А какие у нас могут быть запахи в середине октября? - Конечно, запах вина, запах свежевыдавленного виноградного сока, едва начавшего бродить. Город купается в этом стойком, густом аромате, сила которого такова, что время от времени тянет хоть чуть-чуть, но закусить: тут-то кстати оказывается и другой запах - жареные перцы!

Вы любите жареные перцы? Нет?

В детстве я их тоже не любил, да простит меня Создатель этого божественного плода! Зато сейчас... Думаю, случись мне подраться из-за еды, да если этой едой будут правильно приготовленные перцы...

Важно, конечно, чтоб перец был хорошим, мясистым, крупным, сладким и спелым. Тогда его следует обмыть, просушить, затем испечь, - можно на сухой сковороде, - чтоб он обмяк, подрумянилась мякоть, а шкурка отошла. После этого шкурку следует снять и, беря перцы за хвостики, уложить на блюдо вплотную друг к другу. Представили, какая получается красота? Перламутрово-фисташковые красавцы, лежат рядком, кругами, или полукружьями, - как вам больше нравится, а хвостики торчат - с ума сойти!

Теперь надо сверху каждый обработать чесноком, растертым с солью в ступочке, и слегка полить подсолнечным маслом.

Дайте им хоть немного полежать, и - вперед: стакан хорошего вина, серый арнаутский хлеб и перцы - больше ни вам, ни вашему бессловесному организму ничего не понадобится, уж поверьте мне...

Впрочем, я ни словом пока не обмолвился о жареных кружочками молоденьких кабачках, или икре из синеньких, потому что, если я и об этом заговорю, мы никогда не закончим...

Н* продолжал прогулку, и мысли приходили и уходили, как легкие облачка в весенней синеве молдавского неба, на душе было покойно, а взгляд бесцельно скользил по мостовой, по тротуару, по стенам домишек...

Вот старые ворота. Они совсем развалились. Правая их половина стояла в стороне, прислоненная к котельцовому забору, а от левой осталась лишь несколько досок...

Был виден дворовый туалет - обычная будочка над выгребной ямой, рассчитанная на одного посетителя, прилепившаяся к тыльной стороне дома...

Бытие определяет сознание: увидел, - захотел. Н* зашел внутрь сортира, осторожно ступая на прогнившие старые доски пола, стараясь не слишком изгадиться, и вдруг тихо, но явственно откуда-то снизу, из выгребной ямы до него донеслись звуки музыки...

Звучал хор "Gloria" из второго действия "Аиды". В превосходном исполнении... Не обращая внимания на вонь и грязь, Н* с удовольствием дослушал до места, где вступает Радамес: "Concedi pria che innanzi a te...", и только потом задался вопросом - а откуда, собственно говоря, "там" мог оказаться Димитр Узунов? (В том, что Радомеса пел Узунов он не сомневался.)

Н* осторожно наклонился над грязным "очком", но ничего интересного в яме с дерьмом не увидел, а то, что увидел я описывать не стану, чтобы не разрушать тот возвышенный дует Аиды и Амонасра, к которому уже добралось действие оперы: "Ma tu, Re, tu signore possente..."

Н* вышел из туалета и стал его осматривать снаружи. Вскоре он заметил маленькое окошечко на казавшейся ранее глухой стене дома. Из этого окошечка совсем тихо, но доносилась та же "Аида"!

Теперь ясно: видимо, в доме есть туалет, из которого канализационная труба ведет прямо в яму. В доме слушают музыку, звуки по канализационной трубе доносятся до туалета во дворе и дерьмо начинает петь.

Приятно, конечно, когда явления, кажущиеся вначале непонятными, получают свое научное объяснение.

При этом, впрочем, пропадает и загадка, исчезает и то, что питает поэзию, фантазию, что делает нашу жизнь не простым или сложным физико-химическим процессом, но таинством.

Н* вышел со двора, продолжая посматривать на домик, в котором звучал Верди, и за стеклом низенького окошка, между мощных зеленых когтей столетника заметил от руки написанное объявление: "Коррекция жизни. Прием с 10-и до 5-и".

"Хм, - усмехнулся он, задумчиво глядя на малограмотные каракули, - надо же... И чего только на свете не бывает..."

В это время занавеска отодвинулась и к стеклу приблизилось морщинистое лицо лысого старика, который улыбался и помахивал рукой, приглашая к себе.

Н* улыбнулся, приложил руку к груди и слегка наклонился, в знак благодарности за приглашение, но при этом покачал головой, отказываясь. Тогда старик ладонью показал: "Подожди!", и занавеска задернулась.