Светлана Замлелова - Скверное происшествие

По городу пошла потеха! Встречая теперь Поцелуева, никто не мог удержать улыбки. А самые разговорчивые непременно выскакивали:

– Здравствуйте, Александр Фёдорыч! Наше вам... Женское платье не требуется?..

И только Клавдий Маркелович отнёсся к Поцелуеву с состраданием.

– Полноте, голубчик! – уговаривал он Поцелуева-Керенского. – Что это вы удумали?.. У вас превосходная фамилия – преоригинальная, звучная, такую ещё поискать... Я – Аминадавов, и то не ропщу и не помышляю о перемене фамилии, а вам-то уж и подавно грех... Ну вы же умный человек! Поймите же, что это, наконец, глупо! Ну с какой стати вам быть Керенским? Над вами мальчишки смеются!.. Прошу вас, друг мой, ступайте в ЗАГС и верните свою прежнюю фамилию. Уверяю вас, так будет лучше... Уверяю вас...

Клавдию Маркеловичу удалось убедить Керенского снова стать Поцелуевым.

Но в городе обо всех этих поцелуевских выкрутасах было вскоре основательно забыто, потому что случилось нечто, целиком завладевшее на время умами горожан.

Об этом происшествии ещё долго судачили в городе. И даже в одной из центральных газет петитом прошло сообщение о том, какие прескверные случаи имеют место в нашей провинции. Что, в частности, в Упырёвске пьяный бомж удавил свою сожительницу, а после и себя лишил жизни. Конечно, всё это сущая неправда. А кроме того, нестерпимо грубое и пошлое упрощение. Дескать, напился человек и давай с пьяных глаз людей давить. И поскольку я была свидетельницей и даже в некотором роде участницей событий, я сочла своим долгом пролить свет и рассказать всю правду о случившемся. А главное, о своём брате, этом несчастном, но интереснейшем человеке, так бестолково окончившем свою жизнь.

Хоть брат был тремя годами меня моложе, он имел несомненное на меня влияние. Это был самый оригинальный человек из всех, с кем доводилось мне водить знакомство. Ещё в детстве он отличался беспокойным воображением, безудержной фантазией и совершенно необузданной энергией. Мало того, он обладал замечательными способностями и какой-то необъяснимой, подчас смешной даже, страстью к обучению. Будучи уже взрослым, он с удовольствием учился всему подряд. Учёба стала для него своего рода развлечением. Так, неизвестно зачем, он самостоятельно выучился игре на балалайке, норвежскому языку, постановочной фотосъёмке, стенографическому письму и ещё многим другим совершенно бесполезным для себя премудростям. Учился он легко и азартно, довольно скоро достигал известной степени мастерства. Но лишь удостоверившись, что вполне освоил предмет, он тотчас терял к нему всякий интерес, забрасывал и принимался ломать себе голову над тем, чему бы ещё поучиться.

В школе учился он отлично. Схватывал быстро, запоминал без труда. Кое-кто из учителей отмечал в нём способности яркие, могущие при нужном усилии и направлении раскрыться сильным талантом. И это притом, что учителя терпеть его не могли как первого сорванца, как нарушителя всяческой дисциплины и спокойствия. Он и нескольких минут не умел просидеть спокойно, выдумывая всё новые и новые шалости и вовлекая в них остальных детей. Не было более остроумного выдумщика, чем мой брат. Но шалостям его никогда не сопутствовала жестокость: это был добрый ребёнок. Несмотря на всю свою резвость, брат обожал книги. Замечательной особенностью его было то, что читал он всё без разбора. Но, в отличие от гоголевского Петрушки, непременно пытался вникнуть в прочитанное, удивляя подчас старших наивно высказанными, но вместе с тем тонкими и дельными по сути замечаниями. Книжные герои тотчас становились его кумирами. И он спешил перенести действие со страниц книги во двор, где, разъяснив своим приятелям смысл игры, раздавал роли и как режиссёр требовал точного их исполнения. Товарищам его необыкновенно нравились эти игры, как и прочие придумки, на которые брат был неистощим. И потому вокруг него всегда собирались кружки поклонников.

Другими словами, все, кто знал моего брата ещё в детстве, все признавали его за человека одарённого и необычного. Все, кроме нашего семейства.

Так уж вышло, что попрекать и высмеивать брата сделалось какой-то всеобщей привычкой среди наших сродников. Может быть, отчасти это происходило оттого что брат был младшим из всех и само собой возбуждал некоторое высокомерие в каждом. А может, и оттого что тётя Амалия как-то особенно невзлюбила брата. А поскольку тётя Амалия задавала тон всему нашему семейству, то, возможно, нерасположение её к брату передалось остальным.

Раз уж я заговорила о тёте Амалии, то стоит же сказать о ней несколько особых слов, потому что тётя Амалия по-своему замечательная личность. Замечательна она, прежде всего, тем, что ничем не замечательна. Я объяснюсь.

Тётя Амалия – одна из двух сестёр мамы, не самая старшая – всегда была самой обыкновенной женщиной, от рождения своего предназначенной к семейной жизни, но, по странной насмешке судьбы, своей семьи так никогда и не имевшая. Вожделенное с юных лет личное счастье, необходимое тёте Амалии как актёру слава, а торговцу деньги, сделало несчастную тётю Амалию какой-то невозможной мечтательницей. Прежде всего, она забрала себе в голову, что именно ей непременно суждено дождаться идеального человека, который будто бы однажды явится к ней с букетом белых роз и увезёт из Упырёвска в совершенно иные края, где в изобилии все блага и наслаждения, доступные смертным. Идеальный человек этот представлялся тёте Амалии сгустком всевозможных достоинств: красив, молод, умён, воспитан и благороден, образован настолько, что полиглот, хорошей фамилии, не без капиталу и так далее всё в том же духе. Женихам, что увивались вокруг неё наяву, тётя Амалия беспощадно отказывала, терпеливо дожидаясь, когда же явится идеал. Но время шло, братья тёти Амалии переженились, сёстры повыходили замуж – тётя Эмилия так и вовсе за московского чиновника, – а идеал всё не являлся. Когда же наконец тётя Амалия очнулась от своих грёз, она нашла себя уже в том возрасте, когда мечтать о подобных вещах бывает уже смешно да и неприлично. Действительность, жестокая и насмешливая, развернулась перед тётей Амалией. Бедняжка пришла в ужас. Но, наплакавшись и настрадавшись, она вдруг отдалась новой мечте. Ей как будто стыдно сделалось своих напрасных ожиданий, своего полиглота с букетом (ну откуда у нас в Упырёвске полиглоты!), и она поспешила убедить себя и окружающих, что попросту жизнь её не задалась с самого начала, что на роду ей написаны всякие несчастья и одиночество и что от судьбы не уйдёшь.

И действительно, судьба точно смеялась над тётей Амалией. Тогда же случилась следующая престранная история. Одна из ближайших приятельниц тёти Амалии, отправившаяся на заработки в жаркую страну, свела там дружбу с аборигенами. И вот однажды без всякой задней мысли предложила вниманию своих новых знакомцев фотографические карточки, которые она захватила с собой из дома. Предполагалось, что карточки будут служить ей напоминанием о далёкой Родине. Среди прочих карточек оказался и довольно удачный портрет тёти Амалии, незамедлительно привлёкший внимание одного из зрителей. Смуглый красавец со звонким и непривычным для русского уха именем, разузнав кое-что о возрасте и семейном положении тёти Амалии, испросил следом дозволения написать ей письмо. Приятельница тёти Амалии рассудила, что, с одной стороны, «чем чёрт не шутит, может, у них что и выйдет», а с другой стороны, даже если и ничего не выйдет, то всё равно весело будет. И дала адрес.