Светлана Замлелова - Скверное происшествие

И вскоре тётя Амалия получила два письма в красивых длинных заграничных конвертах. Одно письмо было от приятельницы, которая в самых лестных выражениях рекомендовала своего протеже. С её слов выходило, что он красив, молод, умён, воспитан и благороден, образован настолько, что полиглот, хорошей фамилии, не без капиталу и так далее. Тётя Амалия насторожилась. И уже не без дрожи в руках вскрывала следующий конверт, подписанный звонким и непривычным для русского уха именем. Письмо было составлено в почтительно-сдержанной манере. На хорошем русском языке автор просил прощения, что осмелился писать, извиняя, впрочем, свою дерзость неотразимой будто бы красотою тёти Амалии и тем неизгладимым впечатлением, какое красота эта на него произвела. Далее он выражал надежду, что не будет отринут и что в скором времени тётя Амалия почтит его ответным письмом. Тут же в конверте оказались и фотографии автора, с которых глядел на тётю Амалию чудесный брюнет. Резкоочерченный профиль, томный взгляд, бархатные полоски бровей, замысловатый рисунок губ и чёрная мушка у правой ноздри – всё это возымело своё действие незамедлительно. Приятельница не обманула. Тётя Амалия и сама находила, что новый знакомый красив, молод, умён, воспитан, полиглот и, кто знает, быть может, это его она ждала так долго.

Тётя Амалия недолго колебалась с ответом. Завязалась переписка. Спервоначалу шли письма неинтересные: предлагались рассказы о родственниках, о домашних животных, об учёбе и работе. Выяснилось, кстати, что новый знакомый тёти Амалии учился в Минске. Но уже скоро тон писем переменился. «Что день без тебя? – спрашивал черноокий красавец у тёти Амалии. И тут же сам отвечал. – Шкатулка без драгоценностей, опустевший дворец, русло пересохшей реки. Что я без тебя? Лоза без гроздей. Раковина без жемчужины. Шиповник без роз».

«Я шёл по городу, – продолжал он, – и встретил старика. Глаза его не видели, а борода была белее снега. “ Где моя любимая? ” – спросил я у старика. “ Я не знаю, где твоя любимая, – грустно покачал головой старик. – Глаза мои не видят, а борода моя белее снега. Спроси у своего сердца. Сердце знает, где твоя любимая ” . “ Где моя любимая? ” – спросил я у своего сердца. Но сердце моё молчало. “ Ответь, ты знаешь, где моя любимая? ” – спросил я в другой раз. Но сердце снова молчало. “ Скажи мне, где моя любимая! – вскричал я. – Или я вырву тебя из груди моей! Зачем мне сердце, когда любимой нет рядом?! ” И тогда сердце сказало мне: “ Твоя любимая в той далёкой стране, где не садится солнце ” . И я понял, о ком говорило мне моё сердце».

В другой раз пылкий южанин писал: «Чему уподоблю лик твой? Лик твой уподоблю я солнцу, ибо как солнце светом своим, лик твой красотою затмевает очи. Чему уподоблю стан твой? Стан твой уподоблю кипарису. Ибо как силуэтом не сравнится никакое древо с кипарисом, так никакая дева не сравнится с тобой стройностию стана. Чему уподоблю ноги твои? Ноги твои уподоблю колоннам древнего храма, ибо нет более совершенной формы». И так далее.

Сам ли он находил эти слова или же заимствовал из литературных источников – право, не знаю. Главное, что тётя Амалия принимала всё за чистую монету. И если первые её письма к нему были осторожны, то раз от разу они делались нежнее и доверчивей.

Потом он стал писать, что любит детей. Потом со всем красноречием, на какое был способен, обрисовал их будущий дом, и у них завязался даже спор о цвете стен в будущей гостиной. А уж когда он, вызнав номер её телефона, стал иногда вечерами звонить ей, и тётя Амалия, наслаждаясь звуками его нежного тенора, замирала от мысли, что вот, он тратит на неё свои деньги, – не оставалось больше никаких сомнений, что тётя Амалия окончательно повредилась.

Она перестала быть одинокой. У неё теперь был жених, были его фотографии, его письма, время от времени они говорили с ним по телефону. Тётя Амалия завела даже специальную книжечку, где подсчитывала, сколько приблизительно денег он тратил на переговоры с ней. Цифры приводили её в пущий восторг.

Тётя Амалия сделалась игрива и весела – она влюбилась. Влюбилась в призрак, в мираж, в фотографическую карточку, в голос из телефонной трубки. Но мало того, этот призрак совершенно заслонил перед ней реальную жизнь. Все мысли её сводились теперь к одной. Всякий разговор она старалась навести на одну-единственную интересную ей тему. Ей вообразилось, что вокруг всем только и дела, что до её переписки. Встречаясь с кем-нибудь глазами, она краснела и без видимых причин принималась глупейшим образом хихикать. Получая подарки, она усматривала в них намёки на свою связь и, возбуждая в дарителях недоумение, кокетливо переспрашивала, правильно ли разобрала намёк...

Переписка продолжалась что-то около года – возлюбленный тёти Амалии не очень-то торопился увидеть свою невесту. А потом тётя Амалия получила письмо, которым любимый уведомлял её о своей женитьбе. «Так хотела моя мама, – писал он. – Эту девушку мама всегда мечтала видеть моей первой женой». И дальше, прибавив что-то невразумительное о стране, «где холодное лето», бодро предлагал тёте Амалии стать второй его женой, уверяя при этом, что у него достанет средств на её содержание. Поразмыслив, положению второй жены тётя Амалия предпочла положение несчастной влюблённой.

Спросят, откуда известны мне все эти тайные, в некотором роде даже интимные, подробности. Не стану скрывать, что ещё несколько лет назад в руки мне попала пачка пожелтевших писем, очень красиво перевязанных розовой ленточкой и переложенных высохшими цветками. Преимущественно розами. Кстати, поверх писем покоилась та самая книжечка, в которой тётя Амалия производила расчёты, пытаясь перевести чувства своего обожателя в цифры.

Кое-что я не раз слышала от мамы да и от самой тёти Амалии – ведь для неё история эта сделалась красивой легендой, сказкой с личным участием. «Нет печальней повести на свете», – писал Шекспир. Так же точно написала бы и тётя Амалия, если бы ей только вздумалось описать историю своей любви с темноглазым красавцем. Историю двух влюблённых, волею обстоятельств и людей не смогших воссоединиться. И странное дело! Тётя Амалия никогда не винила ни себя за легкомыслие и самообольщение, ни своего возлюбленного за подлость, безответственность и предательство. Она даже высказалась в том смысле, что послушание и нежность к матери достойны всяческого восхищения. Тётя Амалия кляла судьбу. Прежняя догадка, что жизнь не задалась изначально, подтверждалась.

Женихов, чьи ряды заметно поредели, тётя Амалия всё также безжалостно гнала от себя, уверенная, что «всё это не то» и что «ничему этому не суждено сбыться». И вот, раздражённая этой новой своей фантазией, тётя Амалия начала задумываться. Одна беспокойная мысль стала время от времени посещать её. «Как-то это несправедливо...» – думала порой тётя Амалия, поглядывая украдкой на свою младшую сестру. Братья и тётя Эмилия мало занимали тётю Амалию. Но мириться с тем, что младшая сестра получила от судьбы то, о чём мечтала и чего так и не получила она, старшая, оказалось для тёти Амалии непростым делом.