Денис Драгунский - Ночник. 365 микроновелл

Я пишу книгу о винах.

О сортах, о вкусе вина, о разных урожаях.

Откуда я все это знаю – непонятно.

Но мне не кажется, что я вру или притворяюсь.

Когда я во сне учил людей заваривать чай, я знал, что это ерунда и обман.

А сейчас я пишу со знанием дела.

У меня на пальцах несколько серебряных колец. Больше трех, точно.

Кольца падают и проваливаются в щели между диванными подушками.

Я пытаюсь их вытащить. Чем сильнее я просовываю руку в щель между подушками, тем шире эта щель становится и тем глубже проваливается кольцо. Там какойто мусор, катышки шерстяной ткани, поддон из сухой пыльной фанеры и пыльная пригородная улица, с посеревшими, когда-то зелеными, заборами, со щебнем на обочине разбитой асфальтовой дороги и с тремя бродячими собаками. Бродячими, но здешними. У одной даже ошейник есть.

Две собаки лежат, одна сидит.

Я подхожу ближе. Вижу кольца – все сразу. Вот они, пять штук, красивые, тусклого серебра, перстни, с темными резными камнями, с печатками, и одна «косичка», кажется, – лежат эти кольца на пыльной щебенке, прямо перед собаками.

Я подхожу еще ближе. Собаки лениво встают, дают мне дорогу. Рядом в траве лежит пустая бутылка из-под вина. Старая советская этикетка. Чуть ли не «Белое крепкое» (знаменитое «Бiле мiцне», биомицин , как звали его тогдашние остряки-алкоголики).

Все свернулось в кольцо, все закольцовано. Наверное, вина, о которых я пишу, такая же дрянь, как советский дешевый портвейн. Но их точно так же любят, ценят, жить без них не могут. Разбираются в марках, в оттенках вкуса.

Да, но остаются кольца. Я подбираю их с земли. Собаки смотрят на меня светло-карими немигающими глазами.

Стою на балконе в нашей старой (родительской) квартире в доме на Каретном. У нас там два балкона было – на кухне и в моей комнате. Вот я на моем балконе и стою: он смотрит во двор. Одиннадцатый этаж, да еще потолки три двадцать – высота страшная.

Мне страшно? Или нет? Я смотрю вниз, как машины медленно объезжают двор по внутреннему периметру.

В середине – нечто вроде сада: газон и кусты. Это крыша подземного гаража, у нас в доме был подземный гараж, редкость по тем временам, вот. Интересно смотреть, как машина въезжает со стороны Каретного ряда, едет против часовой стрелки, сначала вниз, потом направо, потом вверх – это мне с балкона так видно, – и потом останавливается у въезда в гараж. Там на табурете сидит завгар и механик Иосиф Игнатьевич, худой, хромой, лысый старик. Видно сверху, как человек выходит из машины, пожимает руку Иосифу Игнатьевичу, сует монетку ему в ладонь – это, конечно, не видно, это я знаю, что поставить машину на место стоит пятьдесят копеек. Машина – белая «Волга», это наша машина, а человек – это мой папа.

Я чуть припрыгиваю на балконе. Балкон дрожит, но мне не страшно, я знаю, что это бетонная плита, которая тянется до конца комнаты, и на ней стоят стены, и она не вывихнется и не обломится. У балкона тонкая сварная решетка. Она дрожит опаснее – видны тонкие капли сварки на прутьях. Решетка слегка ржавая. Нагибаю голову вниз. Балконы уходят к первому этажу, как рельсы вдаль: самый дальний – на втором этаже – совсем маленький. Сосущий радостный страх – улететь-упасть.

Снизу, с балкона десятого этажа, высовывает голову и смотрит наверх красивая девочка Алла Зернова, моя ровесница или чуть помладше, ученица балетной школы.

– Привет! – говорит она.

– Привет! – говорю я.

Я снова смотрю туда, где въезд в гараж и наша машина.

Где папа? Нет его. Наверное, он уже вошел через двери, ведущие во двор, то есть через черный ход.

Нет. Он просто мне приснился.

Оказывается, у меня есть не только библиотека. То есть не только книги, которые я читаю или которые не читаю, а они себе стоят на полках; книги, которые я сам купил или которые мне подарили, – нет, не только это.

Оказывается, у меня есть книжная коллекция, целый шкаф с разными редкостями в кожаных переплетах с осыпающимся золотым тиснением. Стою перед этим шкафом, думаю – открыть дверцу, не открыть? Что взять?

Ничего не хочется. Никакого желания взять в руки старинную красивую книгу. Неприятное чувство. Как будто аппетит пропал. Как будто пришел домой к накрытому столу, а есть не хочется. Тошно глядеть на миску с салатом, на чистые тарелки, тошно вдыхать запах супа.

Тошно даже подумать, что придется брать книгу, садиться и читать.

Скучающие знаменитости в супермаркете. Они торгуют – то есть стоят у полок с разноцветными пакетами, бутылками, шампунями и зубными щетками. Знаменитые актеры, спортсмены, телевизионные персоны.

Узнаваемые лица. Все красиво одеты, причесаны-накрашены, мужчины тоже подгримированы, как перед телесъемкой. Улыбаются, руками делают вежливые приглашающие жесты. Указывают на полки с товарами. Очевидно, это такая рекламная акция. Кругом плакаты: «Купите шампунь у Насти Кругликовой!», «Владимир Брумберг расфасует вам мандарины!» Еще какие-то фамилии. Громкоговорители орут то же самое. Что-то про «незабываемый вечер в нашем супермаркете». Но к знаменитостям никто не подходит. Покупатели стараются обойти их стороной, и я тоже.

Именно так: не коровьи или там свиные сердца, а куски мяса, вырезанные в форме сердечка, в форме червового туза. Мы – какая-то большая компания малознакомых мне людей, – мы их едим, обжаривая на сковороде. Мясо очень хорошее, мягчайшая вырезка.

Но все это не просто так. Нужно часть мяса отдать людям, которые останутся здесь , а часть надо взять с собой и убежать . Об этом спор: кому будет тяжелее и кому нужнее еда – тем, кто останется здесь, или тем, кто убегает? Кто рискует сильнее? Остающиеся говорят, что здесь не будет еды, как минимум, неделю, а то и больше. А может быть, вовсе не будет. А убегающие говорят, что неизвестно, найдут ли они еду в первые дни своего путешествия. И вообще неизвестно, что с ними будет.

Мы все, мужчины и женщины, сидим за большим деревянным столом и делим это мясо. Не только словами, но прямо ножами режем большие пласты: это нам, это вам…

Дело происходит то ли в маленьком доме отдыха в первые дни войны, то ли в тюрьме, которую покинула охрана, но сама тюрьма в безлюдном далеком краю, и бежать некуда. То ли в приюте для эмигрантов посреди чужой страны.

Большая шумная улица. Много народу. Коляска с ребенком. Ребенку плохо, его мама мечется в толпе, хватает всех за руки, кричит: «Помогите! Здесь есть врач?»

Толпа становится гуще. Врача находят, врач прибегает, протискивается к коляске. У ребенка начинается рвота, сумка врача оказывается испачканной. Врач возмущается и хочет уйти, ругая маму ребенка. Посторонняя женщина по имени Марина пытается врача задержать.