Родриго Кортес - Кукольник

Джонатан искренне разделял мысли Сенеки о том, что раб должен чувствовать себя ребенком в большой чадолюбивой семье — пусть и воспитываемым в строгости, но тщательно оберегаемым от всяких невзгод и превратностей. Но вот как раз этого он в своем поместье и не видел. Его рабы чувствовали себя кем угодно, но только не детьми своих господ.

В первую голову в этом был повинен его отец. Эти бесконечные вспышки ярости, мгновенно сменяемые хладной отстраненностью, могли сбить с толку кого угодно. Понятно, что рабы довольно быстро перестали ждать от хозяина защиты и покровительства, а затем — даже просто внятных указаний и стали подобны нелюбимым детям, настороженным и замкнутым. И вот это следовало исправлять, шаг за шагом.

Джонатан еще не знал, как именно этого добьется, но полагал, что, если следовать мудрым поучениям древних, взаимная отчужденность в конце концов растает, и стройная, логически безупречная модель общества, построенная по Аристотелю, станет реальностью. Раньше или позже. И мысленно он уже представлял себе картину всеобщего довольства и благочестия.

Он так размечтался, что даже не заметил, как подъехал к границам своих владений, и лишь когда жеребец возмущенно захрапел и встал как вкопанный, Джонатан растерянно огляделся и непонимающе тряхнул головой. Чуть поодаль, почти незаметный с тропы, стоял укрытый в зарослях рослого шиповника шалаш из тростника.

Он заставил жеребца сдать назад и после недолгих колебаний спрыгнул на землю. Размял ноги и, настороженно озираясь по сторонам, подошел.

«И кто это построил? Неужто мои рабы?»

Джонатан двумя пальцами приподнял искусно сплетенный из камыша полог и осторожно заглянул внутрь, а когда глаза привыкли к темноте, удивленно хмыкнул. Под пологом шалаша сушилась связка мелкой рыбешки, на земле была расстелена плетеная циновка, но главное, у стенки стоял стальной котелок, а рядом — хороший медный чайник. У его рабов этого быть не могло.

Джонатан опустил полог, озадаченно покачивая головой, вернулся к жеребцу и вдруг услышал шорох. Обернулся и заметил мгновенно скрывшееся в зарослях белое продолговатое лицо с яркими, невозможной синевы глазами.

— Эй! — крикнул он. — А ну-ка, подожди! Ты кто такой?!

Кусты захрустели так громко, что стало окончательно ясно: неизвестный осознает, что находится на чужой территории. И на душе у Джонатана почему-то сразу стало неспокойно.

«Надо шерифу сообщить, — подумал он. — Мне еще бродяг на моей земле не хватало!»

Вернувшись в город, шериф Айкен первым делом, даже не заезжая домой, распорядился поместить в газетах объявление о сбежавшем в Луизиане практически белом мулате по имени Луи Фернье, а затем, не теряя времени, отправился в поместье Лоуренсов. Выбрался из экипажа и, украдкой потирая затекший за двое суток неподвижного сидения зад, прошел в гостиную. Сунул Платону фуражку и, привыкая стоять на твердом, стал прохаживаться от окна к окну.

— Шериф! Как хорошо, что вы приехали! — сбежал по лестнице Джонатан Лоуренс. — У меня как раз тут бродяга шатается; вы бы прислали констебля.

— Белый? — мгновенно насторожился шериф.

— Да, вполне, — охотно кивнул Джонатан.

— А глаза светлые? — прищурился шериф.

— Абсолютно, — подтвердил Джонатан и тут же заподозрил неладное. — А что такое?

Шериф Айкен шумно выдохнул и нервно глянул в окно.

— Это беглый мулат, сэр Джонатан. Очень опасный. У вас есть кого послать в участок с запиской? А то я уже не в силах — двое суток в экипаже.

— Разумеется, — кивнул Джонатан и повернулся к Платону: — Быстро конюха сюда; скажи, в город с запиской поедет. Быстрее!

Платон метнулся к двери, а Джонатан предложил шерифу присесть, с пониманием выслушал отказ и лично достал из бюро бумагу, перо и чернильницу:

— Прошу.

Шериф взял перо и задумался. Он понимал, что мулата надо взять любой ценой, но преждевременной огласки о возможной поимке организатора убийства сэра Джереми совершенно не желал. А его заместитель Сеймур, насколько он знал, всегда был ушами и глазами мэра города.

— Так вы говорите, это был белый бродяга, — пробормотал шериф, — Что ж, так и напишем.

Он быстро начертал несколько слов и сунул записку прибежавшему конюху: — В участок, моему заместителю мистеру Сеймуру Сент-Лоису. И быстро!

Наряд прибыл через полтора часа. Четверо рослых констеблей с одинаковыми тяжелыми челюстями и массивными кулаками — надежные, как сама конституция. А юного сэра Джонатана на поимку бродяги шериф Айкен не взял.

— Ни к чему это, — пробормотал он. — И вам безопаснее, и мне спокойнее.

Как ни странно, после этих слов Джонатан испытал необъяснимое облегчение. Проводив шерифа и прибывших констеблей, он вернулся в спальню и принялся перебирать своих кукол.

Они и впрямь были великолепны. Даже просто комбинируя позы и костюмы и давая волю воображению, Джонатан мог воссоздать из них практически любой кусочек великой истории белой цивилизации, как реальной, так и мифологической. Вот и сейчас, если бы не визит шерифа, он уже закончил бы очередную сцену из жизни братьев Аякс. А пройдет время, и — он уже совершенно точно это знал — именно эти куклы помогут ему сначала несколько раз разыграть, а затем и на деле создать идеальное сообщество. Пусть и в масштабах своего поместья.

В дверь постучали.

— Войдите, — нехотя разрешил Джонатан.

Дверь осторожно приоткрыли, и в комнату заглянул Платон.

— Простите, масса Джонатан. Разрешите, я войду…

— Что тебе?

Платон замялся, и Джонатан удивленно поднял брови; этот старый негр все делал ровно так, как надо, а потому всегда выглядел уверенным и спокойным, но сейчас его выглядывающее из-за двери лицо стало каким-то серым, а на седых висках поблескивали капельки пота.

— Ну же! Что случилось, Платон? — поторопил его Джонатан.

Платон открыл было рот и снова закрыл.

— Давай, не тяни время! — все более досадуя на то, что его отрывают от дела, нетерпеливо потребовал Джонатан. — Ты же видишь, что я занят!

— Я ваши вещи принес, масса Джонатан, — сказал негр.

— Так давай их сюда! — уже раздражаясь, повысил голос Джонатан. — Ну?!

Платон неуверенно шагнул из-за двери вперед, пошатнулся и, едва удерживая равновесие, внес большое, накрытое расшитой салфеткой блюдо. Поставил на стол и, потупив глаза, встал рядом.

Джонатан недовольно покачал головой, вскочил с ковра и стремительно прошел к столу. Сорвал салфетку и оцепенел.

На огромном серебряном блюде находились только три предмета: его потерявшийся где-то на островах пистолет, большой кухонный нож с черной ручкой и отрезанная голова того самого негра.

Джонатан приходил в себя долго. Сначала в глазах потемнело, затем со скоростью почтовой кареты в голове понеслись несвязные сумбурные мысли, но ни на одной он остановиться так и не сумел, до тех пор, пока не поднял глаза на раба.