Родриго Кортес - Кукольник

— И мертвыми их не находили?

Сержант пожал плечами.

— Я не слышал. И это… лейтенант… здесь еще не все. Мне специально сказали вам передать — сегодня утром еще четырнадцати штук недосчитались.

— Как так? — непонимающе мотнул головой Фергюсон. — Массовый побег, что ли?

— Ага, — кивнул сержант. — Из поместья Лоуренсов. Но вы не беспокойтесь, шериф уже охотников подключил. Скоро всех возьмут.

Фергюсон медленно достал из кармана платок и вытер взмокший лоб. Он уже чувствовал, что происходит на самом деле.

— Значит, так, сержант. Быстро к Лоуренсам! Подключи всех, кто там на дежурстве, и скажи, пусть прочешут все! Я сейчас подъеду.

— Вы что, думаете, они тоже?… — выпучил глаза сержант.

— Выполняйте! — заорал Фергюсон. — Бегом!

Фергюсон отыскал все четырнадцать трупов прямо посреди тростникового поля, и увиденная картина мгновенно напомнила ему резню в борделе. Та же торопливость, та же неряшливость и та же немыслимая жестокость.

— А куда надсмотрщики смотрели? — мрачно поинтересовался он.

— Так это… — обиженно шмыгнул носом стоящий сбоку старший надсмотрщик. — У сэра Джонатана ниггеры всегда послушными были, никто никуда… мы даже не подумали…

— Отдыхали, значит, — язвительно констатировал Фергюсон.

Надсмотрщик смущенно прокашлялся.

— А где сэр Лоуренс? — повернулся Фергюсон к старшему наряда.

— Отдыхают, господин лейтенант, — настороженно отозвался тот. — Как вчера с охоты приехали, так еще не поднимались.

— Так бегом к нему! — взорвался Фергюсон. — Живо! Вы что, так и не поняли, что он уже здесь?!

— Кто? — оторопел полицейский.

— Луи Фернье!

Слава Всевышнему, Джонатан был еще жив. Лейтенант ворвался к нему прямо в спальню и упал в первое попавшееся кресло.

— Значит, так, Лоуренс, из поместья ни ногой! Ни охоты, ни чего другого теперь не будет. Спать — с констеблем, обедать с констеблем, по нужде — с констеблем.

— Господи! Что случилось? — растерялся Джонатан.

— Вы, конечно, помните Аристотеля Дюбуа? Тот, что… вашего отца…

Джонатан вспомнил регулярно возвращающуюся на шкаф между бюстами Декарта и Цезаря голову и кивнул.

— Так вот, у него был товарищ, помоложе, почти белый мулат по имени Луи Фернье… — стал торопливо объяснять Фергюсон.

— И что? — побледнел юноша.

— Этот Луи Фернье жив, и он здесь и имеет на вас какой-то зуб.

Джонатан глотнул и осел на кровать.

— Я так и чувствовал. Кого на этот раз?

— Четырнадцать ваших негров. И я не уверен, что следующим не будете вы. Слишком уж близко он подошел.

— Черт! — только и смог сказать Джонатан. — Постойте! Куда же вы?!

— Думать! — зло отозвался Фергюсон.

Фергюсон видел, что убийства должны иметь какой-то четко очерченный смысл, но какой именно, долго не понимал. Он дотошно допросил всех надсмотрщиков, а потом переключился на этих чертовых негров и вот тут застрял. Рабы несли всякую околесицу, все время ссылались на силу всевидящего Мбоа, и только тридцатый или сороковой ниггер вдруг сказал странное:

— Мбоа отомстил им за Джудит.

— Не понял, — моргнул Фергюсон, — как это отомстил?

— Я знаю этих ниггеров, — мрачно признал раб. — Когда масса Джонатан послал Джудит в поле, в самый первый день… они все ее… с ней… на нее залезли. Смеялись еще потом, говорили, вот сейчас мы сестренку хозяйскую…

Лейтенант поперхнулся. Скупым жестом остановил негра, достал из сумки записную книгу и начал ее лихорадочно перелистывать. Бордель… сэр Артур — клиент Джудит… эти четырнадцать…

«Идти по следам крови Лоуренсов…» — мелькнуло в его разгоряченном мозгу.

— Ч-черт!

Все складывалось один к одному. Фернье убивал тех, кто имел особое отношение к Джудит Лоуренс… тьфу ты!.. то есть Вашингтон. Причем в строгой временной последовательности. Следующей ступенью должна была стать сама Джудит, а последней — Джонатан Лоуренс, ее единокровный брат. Только теперь все разорванные нити срастались в одно целое.

На поиски Джудит Вашингтон были брошены все силы. Фергюсон выпросил у Джонатана поясной портрет его отца, съездил с одним из надсмотрщиков в Новый Орлеан, отыскал «Гильдию мастеров истинного искусства» и полдня сидел рядом с художником и надсмотрщиком, добиваясь точного отображения черт беглой рабыни. И когда надсмотрщик подтвердил, что эксперимент удался, лейтенант мог только покачать головой: Джудит, Джонатан и их общий отец были — одно лицо.

Затем Фергюсон съездил в типографию, долго ждал изготовления дагерротипа, затем лично составил текст листовки и отвез его на почту и в управление полиции штата Луизиана, а затем и штата Миссисипи, и через сутки портреты Джудит Вашингтон с согласованной с Лоуренсом суммой вознаграждения в одну тысячу долларов были вывешены на каждом фонарном столбе обоих штатов.

Никогда Джудит не было так хорошо, разве что в детстве, с бабушкой на кухне. Она нянчила детей, ела с хозяевами за одним столом и постепенно отвыкала вздрагивать каждый раз, когда кто-то из белых повышал голос. А вечерами, когда все трое хозяйских детей засыпали, она садилась у окна и мечтала.

Она думала о том, как однажды Луи покончит со своими делами, вернется и, как обещал, шаг за шагом будет учить ее быть как белая. Ходить, как белая, говорить, как белая, думать, как белая… а потом… — на этом месте Джудит всегда прикрывала глаза, стараясь сделать трудновообразимую картинку поярче — а потом он возьмет ее на Север, в Бостон. Она еще в детстве слышала от кого-то, что там негры почти ничем не отличаются от белых и ходят в таких же костюмах, с тростями, зонтами и даже моноклями!

Когда Джудит впервые услышала про Бостон, она не поверила и долго-долго хохотала, настолько абсурдным ей показалась эта картина: она и с зонтом — ни дать ни взять миссис Лоуренс! — царствие ей небесное… И только потом, когда она впервые попала в господский дом и также впервые увидела настоящее зеркало, а не эти исцарапанные кусочки, Джудит испытала невнятную тоску. Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, было почти точной копией сына Лоуренсов Джонатана. А значит, если бы не насмерть перепуганные глаза, она могла иметь и зонт, и монокль.

Затем была постель масса Джереми — два года, ночь за ночью и по нескольку раз, дикая, почти животная ревность Джонатана, затем — плантация, побег… поимка… ожидание справедливого, но жуткого возмездия…

Только увидев рубцы на запястьях Луи, Джудит вдруг особенно остро осознала, что все возможно — и зонтики, и монокли. Теперь, в доме обедневших фермеров Ле Паж, эта возможность медленно, но верно становилась реальностью.

Вот и этим утром, проснувшись и наскоро приведя себя в порядок, Джудит кинулась одевать, умывать и кормить детей, а затем, поиграв с ними до обеда и уложив младших спать, вышла со старшим, Жаком, на крыльцо, села на прогретые солнцем ступеньки и провалилась в грезы — прекрасные, как все невозможное… А через два часа кинулась к подъехавшему экипажу хозяина помогать разгружать привезенные из города инструменты и, если хозяйке удалось настоять на своем, платье для своей средненькой — Жанны.