Ирина Ульянина - Все девушки — невесты

Вот это я напилась!.. Себя не помню…

Сидя на лежаке, увидела, как опечаленная Людмила выкатила из отеля свой чемодан — ей пора было отправляться в аэропорт. Следом сумки Элеоноры вынес ее бодигард. Босиком я поспешила к девчонкам.

— Давайте выпьем на посошок, — обнаружил Альп знание русских традиций и пошел к бару под странным названием Virgin (девственница). Злачное место, наименее подходящее для девственниц…

Я, давно распрощавшаяся с девичьей святостью, о спиртном и думать без содрогания не могла. Но куда деваться? Бармен Саид уже выставил перед нами узкие высокие стопочки с ракией и запотевшие бокалы с минералкой, охлажденной кубиками льда.

— Погодите, — попросила Люда.

Оставив свой чемодан посреди дорожки, она побежала к морю, увязая каблуками в песке. Размахнувшись, бросила монетку. Все, что осталось от растранжиренных миллионов турецких лир. Забавно, но в Турции каждый обладатель доллара — уже миллионер, если перевести его состояние в местные деньги.

— Я обязательно сюда вернусь, — пообещала Люся, хватаясь за стопочку, и, наклонившись ко мне, шепнула: — Вчера познакомилась с потрясающим англичанином… Ну почему все самое хорошее случается в последний день?!

— И я обязательно вернусь, — подтвердила Элеонора, прижимаясь к Альпу.

Чокаясь с отъезжающими, я пожелала им счастливого полета. А Юра мрачно изрек:

— Завидую вам, бабы, сам бы уже с радостью домой махнул!.. На хрена, спрашивается, взял путевку на четырнадцать дней? — Вопросив сам себя, он лихо опрокинул стаканчик.

— Сонька, смотри, не унывай и не теряйся. Будь красивой! Нам, безмужним, непременно нужно быть красивыми, остальное приложится, — порывисто обняла меня Люся.

Я чуть не завыла по-волчьи: мы — безмужние, у-у-у…

Юрий подхватил чемодан Людмилы и прямо в чем был — в одних плавках — отправился провожать ее до автобуса. За стойкой остались только я да Хильдеринг.

— Софи, я зафрахтовал яхту, — сообщил он с той интригующей, многообещающей интонацией, которая присутствует в русской народной песне «Поедем, красотка, кататься».

— Здорово! — оценила я.

И уже на борту судна, напоминающего старинную бригантину, с большим энтузиазмом распевала:

— «В флибустьерском, дальнем синем море бригантина поднимает паруса!»

— У тебя восхитительный голос, Софи, — не сводил с меня зачарованных, густо-синих очей Маурис.

Его искреннее одобрение подстегнуло мой певческий порыв, я грянула от всей души, во всю мощь легких:

— «Капитан, обветренный, как скалы, вышел в море, не дождавшись дня. На прощанье поднимай бокалы молодого терпкого вина!» Маурис, ты был капитаном? — уточнила, прервавшись на мгновение.

Он заверил:

— Ja, ja. Когда я был молодым, водил суда по Северной Атлантике!.. — И подлил мне не знаю уж насколько молодого, но довольно терпкого, бодрящего сухого вина.

Я подняла бокал, и мой голос привольно понесся над волнами:

— «Пьем за яростных, за непохожих, за презревших грошовый уют!..»

От пафоса этой замечательной песни, вина и ветра, надувавшего паруса, я ощущала себя первооткрывательницей новых земель: юной — совсем без опыта, не знающей огорчений и потерь, — девушкой, смелой и дерзкой, как все люди Флинта, вместе взятые. Мне захотелось любить беззаветно, бесконечно, так, будто любовь никогда не причиняла боли, будто никто не предавал и не разочаровывал меня…

Яхта миновала рифы, укрывавшие бухту, вырвалась на простор, где сливаются Эгейское и Средиземное моря. И я всей кожей, всеми нервными окончаниями ощутила особую, удвоенную энергетику этого мистического места. Впереди открывался безграничный, беспечный голубой простор, и он принадлежал только нам двоим… Наверное, Маурис испытывал подобное — мы порывисто прильнули друг к другу губами, соединяя наши ауры, сливая воедино прошлое и будущее, все наши надежды, радость бытия и сами наши жизни. Мы словно сделались морями, полными чувств и вожделенного восторга. Их огромность распирала, душила нас, и, оторвавшись друг от друга, мы в унисон протяжно, блаженно вздохнули. И снова слились…

А после я лежала на узкой скамеечке, тянувшейся вдоль борта, устроив голову на коленях моего капитана. Он нежно перебирал мои пряди — приподнимал их вверх, и волосы струились между его пальцами, текли, как вода, как песок и как время. Над нами проплывали невесомые облака, и тело было таким же легким, и не хотелось шевелиться, чтобы не спугнуть безмятежность неги.

И все-таки во мне всплыла смутная тревога… Приподнявшись, я спросила Хильдеринга:

— Какое сегодня число?

— Пятница, 29 августа.

— О, уже двадцать девятое!.. Это ужасно!.. Через три дня я улетаю домой, — потерянно заключила я и повторила сказанное по-английски.

— Ja, ja, через три дня я тоже полечу домой, — откликнулся Маурис.

— Разве ты поедешь не на машине?

— На машине?.. Нет, это слишком долго, а меня ждут дела, бизнес.

— Как, ты бросишь свою «тойоту»?

— «Тойота» не моя, я ее арендовал, чтобы ездить и смотреть здесь, в Турции. А дома, в Апельдорне, у меня имеются гораздо более высокого класса — «мерседес» и «рено».

— Ага, ты ездил и смотрел!.. И чего, интересно, высматривал?! — внезапно рассердилась я его бесчувственности. Надо же — нисколько не расстроился, что скоро мы расстанемся!..

— Я думал, что осматривал окрестности — Ичмелер, Турунч, другие поселки. А на самом деле я искал тебя, Софи. Без тебя было пусто, — обезоружил он меня.

— Маурис! Ну где же ты раньше был?

— А где ты была, Софи?! — Его лицо склонилось над моим… и оказалось похожим на перевернутое солнце.

…Запахло жареным — юнга, обслуживавший яхту, готовил только что пойманную рыбу. Я изнывала от голода и глотала слюну — ничто так не разжигает аппетит, как свежий морской воздух и сухое вино, перемешанное с поцелуями… К обеду, кроме рыбы, нам подали вареных креветок, рис с овощами и новую бутылку вина со смешным названием Yakut — «Якут». Немудрено, что, когда яхта пришвартовалась возле пирса, меня качало пуще, чем если бы я осталась на палубе в шторм. Благо от причала до отеля рукой подать.

— Софи, я смотрю, у вас в России не только мужчины любят выпить, женщины тоже, — прижучил меня голландский дедушка, прохаживавшийся возле отеля с фотоаппаратом наперевес.

— Пить полезно. Вино — это божественный нектар, — заверила его я, стараясь стоять по стойке «смирно». Но все равно покачнулась. Хорошо, Маурис поддержал.

Дедушка предложил нам сфотографироваться. Мы с Хильдерингом замерли возле пальмы и по команде «cheers!» выдали широкие улыбки. А после втроем устроились в плетеных креслах на затененной террасе ресторана и заказали fresh orange — свежевыжатый апельсиновый сок.

— О-о, мне так жаль, — закатил глаза старый нидерландец, имя которого никак не задерживалось в моей дырявой памяти. — Завтра уже улетать, отпуск подошел к финалу… Если бы я знал, что в отеле будет столько красивых русских девушек, поехал бы отдыхать без супруги!..