Ирина Ульянина - Все девушки — невесты

…В то время, когда в нидерландском городе Апельдорне перевалило за восемь часов вечера и дождь окончательно слился с мраком подступившей ночи, в сибирской столице шел первый час нового дня — 17 октября, и над ней кружился первый снег. Крупные, разлапистые белые хлопья подсекал порывистый ветер — они летели косо, с хлюпающим вздохом оседали на крышах домов и автомобилей, на скамейках и тротуарах, на проводах и ветвях деревьев, будто усталые перелетные птицы, устраивающиеся на ночлег.

Хрупкая, как подросток, женщина лежала в ванне, ее длинные волосы были собраны в пучок на макушке, а выбившиеся темные пряди змеились вдоль длинной шеи и влажных, впалых щек, курчавились над мокрым лбом. Рядом с ванной на табурете стояла оранжевая керамическая кружка с отваром шиповника, лежали сигареты и пепельница, но ни к чему этому — ни к полезному, ни к вредному — она не притрагивалась. Купальщица разглядывала свои ноги, попеременно выпрастывая их из вспененной воды. Ноги были хоть куда — стройные, ладные, однако ее это ничуть не радовало. Женщина болезненно щурилась, напрягала покрасневшие глаза, чтобы различить жемчужные капли лака на ноготках, и с ужасом признавала, что видит смутно, совсем плохо. Она почти утратила зрение!.. Надо же, еще неделю назад хотя бы близкие предметы поддавались распознаванию — неохотно, сквозь резь, но все-таки… И ведь каким только врачам ее не показывали! Началось с визита к окулисту в районную поликлинику, потом подруга отвела ее к профессору медицинской академии и к другому светилу… Диагнозы ставились разнообразные, лекарств — капель, мазей и прочих примочек — ей выписали столько, что пузырьками и тюбиками забито полхолодильника. А ничего не помогает!

Глаза все прочнее затягивает пеленой, отдалявшей действительность, делающей ее блеклой, призрачной…

Женщина обессиленно откинула голову на бортик ванны, смежила припухшие веки и затихла. В этот момент в комнате затрезвонил телефон. Ей было слышно, как рассердилась дочь Маргарита и выговорила парню, недавно ставшему ее мужем:

— Наглость непередаваемая! Ну на это только твои безбашенные дружбаны способны — будить людей в час ночи!

— Ладно тебе, Ритулька, мы же еще не спим…

— Все равно, пускай катятся ко всем чертям!

— Ага, щас, — огрызнулся зять, прежде чем снять трубку, и пробасил: — Алло, слушаю!.. Кто это? Кого надо? Софи? Какую еще Софи?! Слушай, Ритка, там какой-то иностранец, чего он буровит — не пойму…

— Дай-ка его сюда, — не растерялась Рита и, выслушав звонившего, пообещала: — One moment!

И вправду моментально доставила беспроводной аппарат в ванную взволнованной матери, готовой выскочить из воды.

— Да, это я! — воскликнула женщина по-английски.

— Софи, моя малышка, приятно слышать тебя!

— О, Маурис, — растроганно откликнулась она, не обращая внимания на присутствие дочери.

— Как ты? Я надеюсь, прекрасно.

— Да, прекрасно. — Софья сглотнула, поскольку у нее перехватило дыхание. — А как ты?

— Мне плохо, очень скучаю по тебе, Софи, очень, моя богиня! Я хочу обнимать тебя, хочу целовать, — воспламенился голландец.

— Маурис, любимый, ты прилетел? — перебила она, широко распахнув невидящие глаза.

— Нет, Софи, я в Апельдорне, прилететь — это невозможно, я же не птица, я — женатый человек, и мой бизнес, пойми…

— Но… но ведь ты обещал, и я ждала… Я каждую секунду ждала тебя, Маурис!.. и… и больше уже не могла видеть мир, в котором нет тебя. Я ослепла от слез, ослепла от горя!

— Так не может быть, Софи! Признайся, ты выдумала это, моя маленькая шалунья! Знаешь ли, не все зависит от наших желаний…

— Да, не все зависит… — отрешенно подтвердила Софья, и по ее щекам покатились слезинки, мелкие и частые, как бисеринки дождя.

Она более не слышала его: отстранила трубку и чуть не выронила ее в воду. Дочь среагировала молниеносно — выхватила радиотелефон и запальчиво выкрикнула:

— Эй, вы, кончайте пудрить мозги! — Рита не потрудилась сформулировать посыл по-английски, выразилась на русском арго: — Валите на фиг!

— What?! What are you saying? Who is it? I didn't understand you! [12] Что? Что вы сказали? Кто это? Я не понял вас! (англ.) — нервно воскликнул нидерландец.

— Это твои проблемы, старый перец, — безапелляционно заключила девушка и отсоединилась.

— Зачем так грубо? — укоризненно спросила мать.

— Еще не хватало расстраиваться из-за каких-то иностранческих даунов. Шел бы он в пень!.. Кто такой вообще?!

— Рита, это неинтеллигентно, недостойно…

— О-о! — взвилась та. — Можно подумать!.. Не делай из мухи слона!

Софья уткнулась в сгиб локтя, вздрагивая худенькими плечами, и девушка пошла на попятный — смягчила тон:

— Мамочка, миленькая, ну ладно, ну извини меня… Пожалуйста, не плачь!.. И выходи из воды. Сколько можно мокнуть?.. Давай я тебе помогу. — Рита растянула большое банное полотенце, как сеть, и мать покорилась — плеснула в лицо водой и встала. Вытираясь, всхлипнула:

— Я должна была сказать Маурису, что…

— Пусть обломается! Говорить еще… Много чести! — отрезала Рита и спросила: — Ты что, из-за него заболела?

— Мне так кажется…

— Но это же глупо! — Девушка подала халат, помогла матери всунуть руки в рукава. — На свете и кроме него полно… всякого хорошего…

— Я не наблюдала ничего хорошего, кроме твоего вечно пьяного, опустившегося отца, — вяло возразила Соня. — Весь этот кошмар, который совершенно незачем видеть…

— Мама, перестань, не накручивай!.. Уверяю тебя, на свете полно приличных людей. — Маргарита подвинула к ней тапочки и, дождавшись, пока мать всунет в них ноги, потянула ее за собой в комнату. — Вот, пойдем, посмотришь… Мой Стасик, видишь?!

— Да, твой Стасик, — подтвердила Софья, хотя вовсе не считала легкомысленного, эгоистичного зятя эталоном приличия.

Парень оторвался от журнала «Неон», покосился на женщин с удивлением. Его юная супруга, чувствуя неубедительность своего аргумента, добавила:

— Ну, предположим, и кроме Стасика в мире есть на что посмотреть. — Взгляд ее поблуждал по неприбранной комнате и остановился на зашторенном окне. Вспомнилось, что маме нравилось любоваться ночным небом. — Есть еще луна и звезды…

— Луна и звезды, — горестно повторила мать.

Рита подвела ее к оконному проему, раздвинула портьеры. Угольно-черный, непроницаемый воздух за стеклом заткали контрастные нити белых снежинок. Траектория их полета напомнила женщине косые линейки в тетрадках по чистописанию, в которых она в детстве училась выводить палочки и кружочки, а потом учила писать буковки свою маленькую дочку.

— Первый снег пошел! — ахнули они вместе. И Софья добавила:

— До чего же красиво!

— А я о чем твержу?! Свет клином не сошелся на мужиках! — Девушка, пользуясь тем, что мать прильнула к окну, попятилась назад и выдернула телефонный штепсель из сети, отсекая для иностранца возможность перезвонить.