Трейси Шевалье - Прелестные создания

— Возможно, они все-таки жили здесь несколько сотен лет назад, — предположила миссис Дёрхэм.

— Или даже тысячу лет назад, а то и пять тысяч, — разошелся мистер Дёрхэм. — Может, они такие древние. Возможно, позже боа-констрикторы мигрировали в другие части света.

Мне они не казались ни змеями, ни какими-либо другими тварями, мне известными. Я прошла вперед, каждый шаг делая с осторожностью, чтобы не наступить на этих чудищ, пусть даже они явно давно были мертвы и представляли собой окаменевшие останки. Трудно было вообразить их некогда живыми. Они выглядели так, как будто были изначально воплощены в камне.

Если бы мы жили здесь, я могла бы приходить сюда и видеть все это, когда бы ни пожелала, подумала я. И находить на пляже змеиные камни поменьше, а также другие окаменелости. Это было заманчиво. Большего я и пожелать не могла.

Брат был очень доволен нашим выбором. Помимо того что Лайм не требовал многих затрат, в этом городе в свое время останавливался для поправки здоровья Уильям Питт Младший; Джон находил утешительным, что британский премьер-министр высоко ценил то место, в которое он отправлял в изгнание своих сестер. Мы перебрались в Лайм следующей весной, когда Джон приобрел для нас коттедж, стоявший высоко над пляжем, в верхней части Сильвер-стрит, которая, выше по холму, переходила в Брод-стрит. Вскоре после этого Джон и его молодая жена продали наш дом на Ред-Лайон-сквер и купили себе вновь отстроенный дом на проходящей поблизости Монтэгю-стрит, рядом с Британским музеем. Мы не ожидали, что наш выбор бесповоротно лишит нас прошлого, но так уж оно случилось. У нас оставалось только настоящее, а еще неясные перспективы на будущее. Будущее для нас начиналось в Лайме.

Коттедж Морли с его маленькими комнатами с низкими потолками и неровными полами так сильно отличался от лондонского дома, в котором мы выросли, что поначалу мы были шокированы. Он был выстроен из камня, крыт шифером и состоял из гостиной, столовой и кухни на первом этаже, двух спален наверху и мансарды для нашей служанки Бесси. Мы с Луизой делили одну спальню, предоставив другую Маргарет, потому что она сетовала на то, что мы допоздна читаем: Луиза — свои книги по ботанике, а я — труды по естественной истории. В коттедже недоставало места, чтобы поставить музыкальный инструмент нашей матери, или диван, или обеденный стол красного дерева. Нам пришлось оставить их в Лондоне и купить мебель поменьше и попроще в близлежащем Эксминстере, а еще крошечное фортепиано в Эксетере. Физически ощущаемое сжимание пространства и меблировки нашло отражение в нашем собственном сужении: от обширного семейства с несколькими слугами и множеством посетителей до семейки сестер с единственной служанкой, чтобы готовить и убирать, в городке, где проживало совсем немного обывателей, с которыми мы чувствовали желание общаться, не роняя при этом собственного достоинства.

Скоро, однако, мы привыкли к новому дому. В самом деле, спустя какое-то время наш прежний лондонский дом стал нам казаться чересчур большим. Из-за высоких потолков и огромных окон его трудно было отапливать, а его размеры намного превышали те, что в действительности требуются человеку. Коттедж Морли был «женским» домом, не превышая своим размером наши вполне скромные ожидания. Конечно, у нас там никогда не проживал мужчина, а потому нам легко было так рассуждать, но я уверена, что мужчине нашего положения в обществе было бы в нем неудобно. Так, Джон, приезжая к нам с визитом, всегда ударялся головой о балки, спотыкался о неровные порожки, пригибал голову, чтобы выглянуть в низкие окна, и пошатывался на крутых ступеньках. Только очаг в кухне был больше нашего камина в Блумсбери.

Привыкли мы и к маленькому кругу знакомств в Лайме. Это уединенное место — ближайшим сколько-нибудь значительным городком оказался Эксетер, в двадцати пяти милях к западу. В результате жители Лайма, хоть и стараются соответствовать всем модным веяниям, эксцентричны и непредсказуемы. Они могут быть весьма ограниченными, но при этом и вполне терпимыми людьми. Неудивительно, что в городе существует несколько нонконформистских сект. Конечно, главный храм Святого Михаила, как и прежде, принадлежит англиканской церкви, но существуют и другие церквушки, служащие тем, кто оспаривает традиционную доктрину: методистам, баптистам, квакерам, конгрегационалистам.

В Лайме я нашла себе нескольких новых подруг, но меня больше привлекал своеобразный дух этого городка, нежели конкретные люди, то есть до той поры, пока я не свела знакомство с Мэри Эннинг. Для местных жителей мы, сестры Филпот, поначалу казались избалованными столичными девицами, на которых следует взирать с некоторой подозрительностью, но и с долей снисхождения. Мы не были хорошо обеспечены — 150 фунтов в год не сулили нам роскошных удовольствий, — но, конечно, мы лучше сводили концы с концами, чем многие в Лайме, а наше происхождение — из адвокатской семьи — вызывало к нам определенное уважение. То, что вся наша троица обходилась без мужчин, я уверена, дарило окружающим немало веселья, но, по крайней мере, они ухмылялись у нас за спиной, а не в лицо.

Хотя коттедж Морли был ничем не примечателен, из него открывались поистине изумительные виды на залив Лайм и на гряду холмов вдоль восточного побережья, увенчанную самой высокой вершиной Голден-Кэп [1] Golden Сар — Золотая Шапка (англ.). (Здесь и далее прим. перев.) и кончающуюся островом Портленд, который таился в море, словно крокодил, высунувший из воды лишь свою длинную плоскую голову. Я часто вставала рано и садилась с чашкой чая у окна, глядя, как поднимается солнце, заливая своими золотыми лучами верхушку холма и оправдывая его название, и этот открывающийся передо мной вид смягчал ту рану, которую я продолжала ощущать из-за переезда в такую провинциальную дыру, каким мне казался городок, столь далекий от суетливого, оживленного Лондона. Когда солнце освещало холмы, я чувствовала, что могу принять свою нынешнюю судьбу. Однако когда было пасмурно, шел дождь или просто поднимался туман, я впадала в отчаяние.

Вскоре после того, как мы поселились в коттедже Морли, мне стало казаться, что поиски окаменелостей могут скрасить мой досуг и даже сделаться моей страстью. Потому что мне хотелось придать своей жизни смысл: мне было двадцать пять лет, я вряд ли когда-либо могла выйти замуж, а потому мне требовалось личное страстное увлечение, чтобы было чем заполнить свои дни. Иногда быть леди крайне утомительно.

Мои сестры уже заняли свои позиции. Луиза на четвереньках ползала по саду на Сильвер-стрит, выпалывая гортензии, которые она считала вульгарными. Маргарет тешила себя танцами в Курзале Лайма. Порой она просила нас с Луизой сопровождать ее, но вскоре нашла себе более молодых компаньонок. Ничто так не отваживает потенциальных поклонников, как маячащие на заднем плане старые девы-сестрицы, которые отпускают сухие замечания, прикрываясь перчатками. Маргарет только что исполнилось девятнадцать, и она по-прежнему питала большие надежды, хотя все же сетовала на провинциальность и репертуара танцев, и нарядов.