Мария Рыбакова - Острый нож для мягкого сердца

Парень, который сидел на корточках в тени забора с сигаретой в зубах, грустно посмотрел на Тихона, когда тот проходил мимо. Мальчик, толкавший по улице велосипед, тоже безрадостно взглянул на него. «У всех здесь очень грустные глаза, – подумал Тихон. – От жары или от бедности». Как будто возражая ему, издалека донесся взрыв хохота. Кто-то тронул струны гитары.

Отца все еще не было. Тихон стал уже волноваться, не забыла ли Аполлинария дать отцу телеграмму, что он приезжает; а если не забыла, то не случилось ли чего с Ортисом. Он взглянул на себя в зеркало. Под глазами легли глубокие тени, лицо было серым и блестело от пота. Тихон провел рукой по грязным волосам, пытаясь их пригладить. Ему показалось, что в зеркале за его спиной что-то дрогнуло. Он обернулся – но там никого не было. «Это от усталости. Надо принять душ», – подумал он и с сомнением взглянул на кольчатый шланг.

Вода оказалась холодной и не нагревалась, сколько он ни ждал. Что лучше: простудиться еще больше или остаться грязным? Остаться грязным, решил Тихон и повесил шланг на место. Доев остатки еды, которые он нашел в холодильнике, он вынул из рюкзака книжку о Южной Америке и попытался читать. Но все тело ныло, и болела голова, поэтому он ничего не мог запомнить. Перед ним возникали боги-ягуары, кукуруза, португальцы, испанцы, каучук и золото; он трогал горячие страницы и подносил руку к раскаленному лбу. Тьма спустилась внезапно, без сумерек, как будто упал черный занавес. Тихон включил лампу, предварительно закрыв все окна, чтобы не налетели насекомые. Он боялся и ненавидел ночных бабочек за то, что они летят на смерть от горячей лампы, не стесняясь его глаз. Он снова принялся читать. Богов разрезали пополам, боги смотрелись в зеркало, люди вскрывали себе жилы, чтобы напоить богов кровью, люди сдирали кожу с пленных и надевали ее на себя.

Тихон принял снотворное, которое Елена дала ему с собой. Он взял из соседней комнаты подушку и одеяло и лег опять на диван (хотя было жарко, спать без одеяла он не привык). Чуть задремал, но его разбудил настойчивый писк комара – то приближался с надрывной песней, то удалялся, почти исчезая. Тихон вот-вот готов был заснуть, но отвратительный писк возвращался. Тихон ворочался с боку на бок и ждал, чтобы комар улетел. Он сам не знал, спал ли уже или просто лежал с закрытыми глазами, когда услышал голос у двери. Кто-то шептал, и Тихон не мог понять, на каком языке. Он встал с дивана и, прислушиваясь, прошел несколько шагов. Человек заспешил, зашептал быстрее, настойчивее.

Он щелкнул выключателем – но голос тут же умолк. Осмотревшись, Тихон удостоверился, что в квартире никого не было. Он заглянул на лестницу, но лестница была пуста.

Тихон запер дверь на защелку и лег обратно. Вдали завыли собаки, закукарекал петух и залопотали неизвестные звери. «Неужели я так и не засну, – подумал Тихон с досадой. – Принесла меня сюда нелегкая». Все ему было противно в эту минуту: крики животных за окном, писк комара, кромешная тьма тропиков, шепот, испарина. – «Скоро я уеду отсюда, а сейчас надо спать, надо спать», – уговаривал он себя.

Но голоса – на этот раз мужской и женский – снова разбудили его. Ему показалось, что он понимает отдельные слова «да вот», «как он». Отчего-то он решил, что они говорят о нем, Тихоне. «Они хотят мне помочь», – думал он и засыпал, не в силах сопротивляться усталости.

Когда он проснулся, пели птицы, а в соседнем дворе дети смеялись и перекрикивались. Тихон потянулся так, что у него хрустнули кости. В голове все еще гудело. Он вышел на улицу, решив на этот раз добраться до реки. Несмотря на ранний час, воздух был теплым, почти горячим. Тихон спросил у проходившего старика: «Рио? Онде рио?» Тот посмотрел на него в изумлении и даже снял очки, но потом показал рукой, куда идти.

Скоро Тихон вышел на берег. Вода, к его разочарованию, была коричневого цвета. Он бросил в нее ветку, и та поплыла. Выше по течению стайка детей забегала в воду и с криками выбегала. Птица пролетела совсем низко, едва не задев крылом водную гладь. Тихон вынул из кармана сигареты и сел на землю. Он знал, что родился здесь, но все казалось чуждым: все пугало и смешило одновременно. Надо спросить у соседей, куда подевался Ортис, ведь город небольшой, и наверняка тут все друг друга знают.

Проголодавшись, он встал и пошел обратно. Уже подойдя к дому, он заметил магазин в конце улицы, дверь которого была открыта. Тихон вытер пот со лба и зашел. Там было почти так же темно, как в церкви, но душно. Он увидел банки консервов, и кошельки, и крючки для удочек, и бутылки с водой, и даже красные туфли с высокими каблуками. Продавщица повернулась лицом к нему: углы ее пухлых губ были опущены, а тяжелые веки показывали, что юность осталась позади.

Он выбрал пакетик сухой вермишели и темные очки. Продавщица назвала сумму, но Тихон, не доверяя своему знанию языка, посмотрел на этикетки и сложил обе цены. Пока он считал деньги, продавщица заговорила снова. Ему показалось, что она назвала свое имя – Розария или Розалия. Складывая полузабытые слова, Тихон объяснил, что живет у сеньора Ортиса, и что он – его сын. Он много лет его не видел, потому что жил далеко (Тихон махнул рукой, как бы указывая направление). Отец позвал его к себе – продавщица кивала – и вот он приехал, но не застал никого дома. Не знает ли сеньора, куда мог отлучиться его отец?

Розария – или Розалия – задумалась. Изредка она потряхивала копной черных кудрявых волос, в которых, как показалось Тихону, были уже седые пряди. Она молчала так долго, что Тихон подумал уже, будто она не поняла вопроса и ждала, чтобы он ушел. Тихон повернулся, но тут она как раз заговорила:

– Приходи после сиесты. Я найду... Будет...

Он не разобрал слов, но закивал, наклоняясь вперед всем корпусом, и поблагодарил ее. Стоя на пороге, он оглянулся, чтобы еще раз помахать рукой; но глаза, уже ослепленные светом улицы, плохо различали предметы в темноте магазина. Он понял, что Розария вышла из-за прилавка и смотрит на него. Ему показалось, что ноги ее не касаются пола. Он повернулся. Прямо на него, расставив крылья, шла по проезжей части птица.

Дома он задвинул занавески, спасая комнату от раскаленных лучей. Подошел было к креслу, но его опять обдало холодом – настолько замогильным, что даже в послеполуденной жаре он был невыносим. Тихон пожал плечами и лег на уже привычный диван.

Может быть, он вовсе не захочет вернуться в магазин. Если отец в последний момент испугался встречи с сыном – то, может быть, и сын может испугаться встречи с незнакомцем, который назовет себя его отцом. Вдруг Ор-тис окажется таким, что будет хлопать его по плечу, орать что-нибудь, плевать на пол... И все-таки Тихон с нетерпением ждал, когда спадет жара.