Ирина Лобановская - Искушение

- Им положено делать сегодня манту!

Катя безнадежно кивнула: положено - так положено! Будет манту вместо страстных монологов Чацкого и сплетни о его сумасшествии. Какая, в сущности, разница? Это уже не имеет никакого значения... Дети начали галдеть, интересоваться, одноразовые ли шприцы, выяснять, сколько теперь лет им нельзя будет мыться... Потом каждый долго с интересом рассматривал свою руку, показывал соседу кровь на ранке. В общем, развлечение хоть куда.

Катя взглянула на часы: до звонка осталось десять минут. Что она успеет еще рассказать? И какое теперь в классе может быть внимание к Молчалину и Софье с ее странной любовью, если нужно наблюдать за собственной травмированной рукой?..

Но разве нельзя сделать то же самое манту за десять минут между уроками? Конечно, можно, но это не очень удобно, детей не дозовешься, а так вот они все перед вами, отмечай только отсутствующих и делай необходимую прививку. И теперь Кате придется ждать, когда к ней на урок придут проверять манту. Экспертиза тоже будет стоить даром потраченного времени.

В отчаянии она пожаловалась знакомой словеснице из другой школы другого района Москвы.

- А я на днях рассказываю десятиклассникам про первый бал Наташи Ростовой, - тотчас поделилась приятельница своими впечатлениями. - Стараюсь, прямо из кожи вон лезу... И тут дверь нараспашку, как у тебя... Влетает наша энергичная буфетчица: "Лора Геннадьевна, сосиски брать будете? Свежие, только привезли!" Вот тебе и бал Наташи Ростовой... Отплясали... В классе хохот...

Хотя вообще школа - это довольно удобно: полдня дома, свободный день в неделю, каникулы, два месяца отдыха летом... Если не учитывать зарплату и всего остального, то очень даже удобно. А так... тетради... сложные ученики и не менее тяжелые родители... даже не поймешь, кто сложнее... класс коррекции...

Катя плохо себе представляла, что это такое. И когда директор Максим Петрович Добров - интересно, говорящая ли у него фамилия? - предложил Кате такой девятый класс, она растерялась.

- Детишек там мало, - убеждал Максим Петрович. А убеждать он умел. И говорил прекрасно. - Всего десять человек. После девятого класса все уйдут, им в школе больше делать нечего. Все ребятишки там довольно тихие, кроме одного... - директор помолчал. - Зато у вас будут два других девятых - дети как на подбор.

Позже Катя никак не могла понять, почему так происходит, и кто, по какому праву, на каком основании выделил детей в этот злосчастный, тяжкий класс коррекции. Он напоминал Кате резервацию, и все, туда попавшие, чувствовали себя изгоями. Отверженные и неполноценные по определению. Да, они плохо учились. Слабо усваивали школьный курс. У них была плохая память и неважная сообразительность. Но они - живые дети! И на них рано ставить клеймо недоразвитых, неспособных учиться в обычном классе. А сверстники из других классов часто презрительно смотрели на коррекционщиков, не хотели с ними дружить, играть, даже просто разговаривать на переменах. Поэтому детишки из коррекционного держались строго обособленной, всегда готовой к отпору стайкой. Они рано озлобились и стали смотреть на мир мрачно, воспринимать его агрессивно, всегда заранее занимая жесткую оборонительную позицию.

Катя шла на первый урок в коррекционный класс в страхе. Опыт у нее уже был. Но с другими детьми. Эти десять человек встретили новую училку настороженно. Впрочем, как любые другие дети. И того самого трудного мальчика Катя выделила как-то сразу. Конечно, Добров имел в виду именно его.

Темненький черноглазый мальчик, чуть сутулившийся, несмотря на свой невысокий рост и смотревший исподлобья, угрюмо, без тени улыбки... В классе он был очевидным лидером. Его слушались, его любили - интересно, за что? - к нему тянулись. Акрам Таишев...

Почему-то Кате всегда казалось, что дети должны улыбаться. Должны... Но вот не улыбаются. Не умеют или не хотят? Не хотят или не умеют? Близкие по смыслу понятия... А дети - часто такие далекие... Особенно эти. Из коррекционного.

- Рискните открыть тетради. Почему рискните? Потому что я не знаю, что у вас получится, - сказала им Катя. Она чувствовала себя, как перед гастроскопией. - Это честно. И вы не знаете тоже. Но оттолкнемся от простой мысли: вы - ребята молодцы при всех обстоятельствах и при любом раскладе. Ребята-молодчата! С этой мыслью и начнем писать.

Они засмеялись, но чересчур напряженно, искусственно.

Медленно и осторожно Катя пробовала их завоевывать. Сделать это было крайне сложно, потому что все уже хорошо опробованные ею и действенные методы здесь не проходили ни в какую.

В классе коррекции было смешно читать стихи о любви - все начинали дружно хихикать, сально переглядываться и отпускать смачные шутки.

Здесь было бесполезно, совершенно бессмысленно давать забавные диктанты - юмор дети понимали, но сразу начинали кричать, что текст очень велик, им с таким не справиться. Им бы несколько фраз... И Катя сдавалась, понимая их правоту.

Коррекционщикам нельзя было долго рассказывать - они быстро уставали, бродили глазами по сторонам, уставлялись в окна, перешептывались и перебрасывались бумажными шариками.

Сложно было и с домашними заданиями - дети с ними просто не справлялись. Хотя Катя быстро разгадала, что они часто хитрят, находят легкий выход, бравируя и мотивируя тем, что ничего не умеют, не могут, что они не в силах... А пределы этих сил и возможности уже не определить, не выяснить - ведь кто-то когда-то жестоко и безапелляционно ограничил способности этих детей, отправил их в ущербный класс навсегда - из него нет выхода, хотя даже в концлагере ждут освободителей и все-таки дожидаются. Пусть не все...

Чего только Катя не наслушалась на уроках в коррекционном... И что Пушкин был предком Ганнибала, и что до Пушкина дошли слухи, что рядом с Кишиневом - Одесса, и что Пушкина послали на... ну, как его... это... в общем, в такую командировку... А одна из "Маленьких трагедий" была написана после смерти Пушкина. И у отца Ломоносова не было детей. Плюс "У ворот их танки ждут. У Жуковского в балладе "Светлана" - "У ворот их санки ждут". И ведь все всерьез, без всяких шуток или издевательств над учителем...

Узнав название поэмы Маяковского, Саша Степанов спросил:

- Облако в штанах?! А у кого?

Физик Эдмунд Феликсович Руда по прозвищу "Дзержинский наоборот" как-то с хохотом рассказал, что объяснял им по поводу амплитуды:

- Амплитуда - это разность между минимальным и максимальным показателем изменяющихся параметров той или иной среды или системы.

Класс притих. Потом Акрам протянул:

- Ишь ты оно как... А я думал: амплитуда - это вот! Вот - амплитуда!

И начал взмахивать руками над головой, встал, расставив ноги - эдакий размах рук-ног. Очевидно, слышал слово "амплитуда" в значении какой-нибудь антропометрии в связи с двигательными функциями.