Елена Георгиевская - Черная трава

Направилась Анна не к отцу, а в сторожку лесника. Лесник курил махорочный табак, на столе перед ним лежала Библия Мартина Лютера.

– Чему ты удивляешься? – спросил он. – С нами связаться – все равно что с врачами: заплатить-то заплатишь, а вот вылечат тебя или угробят, один Бог знает.

– Я же вам ничего не заплатила, – с ужасом сказала Анна.

– А когда не платишь, и вовсе на хорошее рассчитывать нельзя. Ты скажи спасибо, что я вчера твоего муженька на дорогу вывел, а то Марыля совсем задурила бы ему голову, и сгинул бы он как пить дать. А там его мать быстро загнала бы тебя в могилу: ведь возможность поломать судьбу у тебя осталась только одна, и ничего умного ты уж точно не пожелала бы.

– Так это Марыля наколдовала? – переспросила Анна, которой вдруг все стало ясно. – А вы с ней водку пьете…

– С кем же мне еще пить? – пожал плечами лесник. – С вашими деревенскими мужиками? Они скучные дураки, а Марыля бесов приводит, с которыми весело.

Анна положила на колени узелок, на узелок голову и разрыдалась.

– Не горюй, – сказал лесник, – кольцо станет золотым еще раз.

– А вдруг это случится лет через тридцать, и я тогда буду нищенкой бродить по свету, старая, оборванная, и никаких желаний у меня не останется? Не лучше ли сдохнуть? Жизнь, которая начнется у меня с завтрашнего дня, – это уже не жизнь.

– Одного я тебе не открыл, – спокойно отозвался лесник. – Кольцо можно трижды повернуть и загадать желание. Оно сбудется, но сразу после этого человек умрет, потому что судьбу торопить нельзя.

– Зачем это? – изумилась Анна. – Когда ты мертв, тебе уже все равно, что ты загадывал накануне.

– А ты пораскинь мозгами как следует, – предложил он.

Дураки и их наследники еще долго рассказывали, как однажды в августовский полдень вспыхнуло второе солнце. Длинные искры от него посыпались во все стороны.

Тадеуш проснулся от навязчиво яркого света, выглянул в окно и увидел, что рядом с белым диском над кронами лип сияет оранжевый. Еще мгновение, и ему почудилось, что это не солнце, а женское лицо с узнаваемыми чертами. Тут острый луч коснулся крыши и стал невидимым, и усадьба Ставецких загорелась. Никакой водой нельзя было залить этот огонь. Даже если бы усадьба и все вещи в ней были из цельного мрамора – сгорели бы дотла вместе со своими хозяевами.

Вся негодная католическая деревня пылала, и немцы, проезжая мимо в своих чистых новых пролетках, думали: торф горит. А лесник в сторожке перечитывал трактат Лютера о борьбе с католиками и думал, что теперь обманул и сатану, и Бога и обрел, несмотря ни на что, спасение души.