Глеб Соколов - Вихрь преисподней

– Что это происходит? – пробормотал Не-Маркетинг, глядя на старика-фотографа.

Старик пожал плечами, сделал недоумевающее лицо.

– Я в некотором затруднении... Это... – Не-Маркетинг смотрел на старика и показывал пальцем на молодого человека.

Потом он повернулся к молодому человеку и резко заявил ему:

– Какого черта! Вы – это я. Вы – это я, но только в ранней молодости.

Здесь старик церемонно проговорил:

– Молодой человек, мне очень приятно, что вы делаете подобную честь моему внуку.

– Нет, вы не поняли, он – это какое-то наваждение, он мой клон, двойник, на нем та же одежда, которая была на мне, когда я был им! – закричал Не-Маркетинг.

Старик оставался совершенно спокоен.

– Молодой человек, я способен оценить ваш юмор, но все же это – мой внук. И только. Просто мой внук. Даю вам честное слово, что это не клон и не ваш двойник. Честно, говоря, он и сходством-то с вами никаким особенным не отличается. Нет, что-то, безусловно, есть... Но знаете, при определенной фантазии и склонности к самовнушению...

– Он точная копия меня, каким я был в его годы!

– Вы просто не помните, каким вы были в его годы. Знаете что, единственное, что тут можно сказать: возможно, вы в некоторой степени похожи на, как бы это сказать... На наш семейный тип. Может быть, вы уловили это сходство. Или нет, о простите: это мы похожи на ваш семейный тип! Поверьте старику, сходство бывает иногда просто удивительное. При этом люди не являются даже дальними родственниками. Я вам больше скажу: в молодости со мной на этой почве тоже был случай. Я тоже, как и вы, поддавался самовнушению и, представьте, столкнувшись раз с одним весьма похожим на меня человеком убедил себя, что это мой брат, – никому не известный сын моего отца. Я даже начал копать, даже нашел косвенные подтверждения... Слава богу, вовремя остановился и не успел никому ничего сказать! В лучшем случае, я выглядел бы странно, вот как вы сейчас...

– Нет, нет! – не унимался Не-Маркетинг. – Здесь что-то не так! Там, в витрине – мой подростковый портрет, здесь – я, но только молодой...

Молодой человек теперь стоял и смотрел то на старика, то на Не-Маркетинга с довольно отрешенным видом, так, словно понял теперь, что все же все происходившее не имеет к нему никакого отношения.

– В витрине нет вашего подросткового портрета, – спокойно и твердо проговорил старик.

– Нет, там я!

– Нет, молодой человек, это не вы. Посудите сами, чего бы это я стал помещать вашу фотографию в витрине моего ателье? Там, действительно, вывешена фотография подростка, но это не вы, это сын моей младшей дочери – мой внук. Фотография сделана недавно. Я сам повесил ее там.

– Но... Простое сравнение дат говорит о том, что эта фотография не могла в таком случае – если это, действительно, ваш внук – висеть здесь тогда, когда я приходил сюда в предыдущий раз. Это было достаточно давно. А фотография уже здесь висела.

– Я не знаю, что здесь висело раньше, – проговорил фотограф. – Точнее, не помню... В фотографии раньше работал мой старший брат. Возможно, он и вывешивал в витрине какие-то свои работы. Но он их забрал с собой, когда уехал в Америку.

– Он уехал в Америку? – немного удивился Не-Маркетинг.

– Да, он уехал в Америку. Уже достаточно давно. Потом здесь ничего не было – помещение на отшибе и никого не интересовало. Вы, наверное, можете посудить сами, какое здесь все старенькое, ветхое.

– Да, как будто окунулся в прошлое.

– Да, совершенно верно. Вы верно подметили – здесь все из прошлого. Все ветхое, древнее, старички, вроде меня, старушки... Унылые остатки миновавшей эпохи. Грустный музей под открытым небом. Я никогда не любил это время. Впрочем, получается, что я не любил собственную жизнь... Да, так вот, все это доживает свои последние деньки. Скоро в этом доме и на этой улице будет большая реконструкция. Мы с внуком отсюда уберемся, а что здесь будет потом – я даже не знаю. Я только не завидую тому или, вернее, тем, что будут здесь.

– Почему? – удивился Не-Маркетинг.

– Понимаете, эта грустная атмосфера, эта тоска, это уныние – это нечто большее, чем один старый дом, полузабытая фотография и дряхлый старик в ней. Это не то, что больше, чем один дом, это больше, чем даже вся улица. Эта тоска неизбывна, ее не коммунисты сюда поселили... Она прикатила сюда не на их бронепоезде. Я бы даже сказал, они сами-то куролесили здесь по большей части из-за нее. Вы можете перестроить и разукрасить эту улицу, как угодно, но в один прекрасный день вы поймете, что в ней ничего не изменилось, что это морок, какой-то очень хитрый морок, который заставляет вас проделывать определенную эволюцию, революцию, черт его знает чего... И что цель у боженьки вовсе не в этом первом, что лежит на поверхности, и вовсе даже не во втором, а может быть, в чем-то третьем, четвертом, что, скорее всего, вас-то даже и не касается. Но мы же можем, теоретически, исхитриться, предугадать это четвертое-пятое, взять и остановиться, остановить прогресс, пусть хотя бы на время, пусть хотя бы для того, чтобы задуматься – а к чему подталкивает нас в конце-концов Морок (старик поднял вверх палец и как-то уважительно округлил глаза), почему люди думают, что бежать, бежать вперед и ничем не ограничивать это движение и, наоборот даже, всячески способствовать свободе и наибольшей разнузданности движения – это самое правильное?.. Я не понимаю, почему я должен убираться отсюда! – воскликнул он под конец и силой ударил костистым, тяжелым кулаком по столу. – Я хочу, чтобы все осталось, как было...

– Мысль не нова, дед!

– Да ведь и мы не новы! – с саркастической улыбкой воскликнул старик, разведя руками! – Вот уже сколько там... Сто тысяч лет или сколько там – всё те же самые: две руки, две ноги, голова, волосы... Мозг! Уж обо всём подумать успели! Где же нового взять?!.. Стали бы мы какими-нибудь новыми – о трех ногах или шести руках – глядишь и мысли бы новые появились насчет себя. А пока мы старые, то и мысли будут все – давным давно известные... Я же говорил: как в шахматах – фигуры все известны, ходы все известны, комбинации все известны, а получается каждый раз по-разному!

– Кстати, – вдруг проговорил он, странно сузив глаза и как-то зловредно улыбаясь. – Уверен, вы слышали такое выражение «народная мудрость». В том смысле, что вроде как считается, что простонародная масса неким доступным ей чутьем интуитивно выбирает всегда правильное решение. Так вот, не угодно ли теперь осознать, что народ-то как раз против всяких перемен, глупый косный народ – всегда против прогресса, против движения вперед. «Как бы чего не вышло!» А если, и вправду, выйдет?!.. Ведь не вымерли же мы, люди, неандертальцы, без ученых, без врачей, за столько-то сотен тысяч лет. А тут вдруг – бац, ядерный взрыв! И из-за ученых, которые его придумали, – вымрем! Может быть, пора остановить прогресс, а, уважаемый?.. Я и сам простого, тупого, косного и гадкого народа не люблю – неандертальцы они, настоящие неандертальцы. Но ведь со своей тупой и косной народной мудростью эти неандертальцы столько сотен тысяч лет прожили и выжили! Что если нам, разумным, интеллигентам, теперь простого, неандертальского народа послушаться? Скрипя сердцем, презирая его, а все-таки и послушаться!..