Глеб Соколов - Вихрь преисподней

– Значит, ты полагаешь, он похож на меня?

– Ну-у, не знаю... – протянул Бобылев. – Что с того, что кто-то кажется кому-то на кого-то похожим. Не расстраивайся! – по своему истолковал он вопрос Не-Маркетинга. – Ты был при всем при том много лучше чем он. Мно-ого лучше! Я имею ввиду имидж: значительнее, живее... Тако-о-ой пронзительный взгляд! Острый, холодный! Бр-р... Прямо, знаешь, за душу окружающих брал. Я это замечал, но тебе никогда не говорил, не хотел хвалить. Думал, еще возгордишься, занесешься...

– Слушай, ну что за чушь ты городишь! Занесешься... Это я-то! Да еще тогда-то!.. Куда бы мне было заноситься! – проговорил Не-Маркетинг раздраженно и уже немного даже грубо. – Да и чушь все это: никакого у меня не было такого вот особенного взгляда. Я был самым заурядным молодым человеком. Без всякого взгляда.

– Ну... Ну... Ну ты себя не ценишь. Скромник! А вот это не по-нашему. Скромничать нечего – дурная черта. Нахальства не люблю, но и скромности – тоже. В скромности нет живости... Нет, Коленька, ты был необыкновенным сыном! Необыкновенным! – неожиданно твердо и безапелляционно закончил Иван Бобылев.

– Был? – с иронией спросил Не-Маркетинг. – Значит, теперь уже – нет?

Бобылев немного растерялся. Но тут же сказал:

– Не знаю. Что ты теперь – не знаю. Ты призрак! Имею твердые предположения, но с уверенностью – не знаю. Это тема отдельного большого разговора. И не забывай – я же выручать тебя собрался. А значит – не всё так хорошо. Не всё с тобой так уж хорошо, если ты стал призраком и появляешься только в дождь, в дождь и порывистый ветер.

Шофер автобуса, до этого наблюдавший за Не-Маркетингом и его отцом с противоположного тротуара, тут неожиданно перешел дорогу и, приблизившись к ним, сказал:

– Ну чего, в магазинчик-то?.. Идете со мной, нет?

– Нет, нет, что вы!.. Я не пью!.. – мгновенно ответил Иван Бобылев. – Хотя, я думаю, это самое ужасное, когда не пьёшь. Когда пьешь, всё-таки, это гораздо легче. Когда пьешь, это, можно сказать, прекрасно!.. Пить – это здорово! Это здорово, когда можешь на всё махнуть рукой и пить!

– Да, точно! Я так и делаю!.. – радостно согласился шофер. – Но не всегда, иногда, в меру. Вы, господин Бобылев... Позвольте выразить вам мое огромнейшее восхищение вашей... вашей замечательной персоной! Если бы вы пили, то я бы считал огромной честью выпить с вами! А кстати, почему не пьете? Здоровье не позволяет?

– Ладно, хватит! – резко сказал Не-Маркетинг. – Он действительно болен, что вы не видите?.. Смотрите, как он выглядит. Это от болезней. У него много болезней.

– Да нет, я... – испуганно пробормотал шофер.

– О, не бойтесь, на вас никто не сердится! – истерически радостно проговорил Иван Бобылев. – Я же понимаю! В молодости я тоже так умел: кампания, веселье, пивко, винишко, ресторанчики. Но с годами разучился.

Он замолчал, улыбка медленно сошла с его лица.

– Я не могу на всё махнуть рукой, – проговорил он вдруг тихо и очень отчетливо. – Не могу... Я должен был умереть давным-давно. Тогда бы всё было замечательно, тогда бы я был героем, умершим во цвете славы. Но я до сих пор жив. И даже мои болячки, которые мучают меня каждый день, не сильны настолько, чтобы убить меня сразу. А я должен был умереть давным-давно...

– Да, ты должен был умереть давным-давно! Ты, жалкий, тщеславный человек, который до сих пор жив, несмотря на то, что давным-давно должен был умереть, – сказал ему вдруг Не-Маркетинг.

– Я не могу, Коленька! – вдруг взмолился Бобылев. – Не могу! Песня не допета!.. Где-то там, в прошлом, под слоем пепла и песка не допета моя песня. Она взывает ко мне, стонет и плачет! Она просит допеть её! Я знаю, знаю, что никогда не смогу допеть её, я болею, я... Но если бы я умер, как бы была она? Одна, без меня, моя бедная недопетая песня!.. Я болею, но никак не могу умереть. Знаешь, доктора удивляются: ведь я не жилец, я мертвец уже, может быть, а всё живу... Доктора диву даются! Они не знают, что я – как мать, которая отчаянно цепляется за жизнь, потому что знает – умри она, и никто не позаботится о её дитяти!.. Моя недопетая песня – это моё дитя!

– Он болен, друзья мои, он болен! – горестно и серьезно проговорил Не-Маркетинг, обращаясь к шоферу и знакомому незнакомцу.

Те потрясенно слушали.

– Он болен, он психически нездоров, – продолжал Не-Маркетинг. – Он очень похож на нормального человека, но я знаю его тайну. И это не моя выдумка, а правда. Поэтому я и избегал его, поэтому и не решался открыть вам, что он – мой отец. Мне было стыдно... У него бывают разные фазы, разные состояния. В целом, он спокоен и неопасен, но иногда... Это – наследственное приобретение, моя бабушка... Бабушка... Ты плохо сделал, певец, что не умер! – неожиданно с ненавистью в голосе закончил Не-Маркетинг.

Подчеркнуто спокойно, но с ужасным сарказмом в голосе, Иван Бобылев ответил, тоже обращаясь к шоферу и внуку фотографа:

– Бедный мальчик!.. Он слишком впечатлителен. К тому же, начитался медицинских книжек про сумасшедших. Он объявляет сумасшедшими всех людей, которые хотя бы немного его раздражают. А раздражают его все. Весь свет. Если бы он видел себя в зеркало и не знал, что это отражение принадлежит ему самому, он бы сказал «О, вот совершенно очевидный сумасшедший!» Странный малый! Мой сын – очень странный малый. Но я его люблю, и прощаю ему всё!.. Такова доля всех нас – отцов, доля отцов, у которых сыновья – идиоты. Так нам велит бог: быть терпеливыми и необидчивыми. И спасать, спасать своих неразумных и великовозрастных чад от погибели!

– О, ты коварен! Ты всё превращаешь в шутку, в сарказм, – заметил Не-Маркетинг с прежней ожесточенной ненавистью. – И ты никогда, никогда не признаешь себя ни в чем виноватым...

Тут Не-Маркетинг ужасно побледнел, скулы его свело от ража, он зашипел, потому что злоба, душившая его, уже не позволяла ему говорить в полный голос:

– Ты никогда не признаёшь себя ни в чём виноватым, словно ты ангел, который и не спускался никогда на землю, словно ты и не жил, не оставил на этом свете меня... Мертвец! Ты умер и уже после того, как ты умер, уже после смерти зачал меня. Я – сын мертвеца! И всю жизнь, слышишь ты, всю жизнь, благодаря исходившим от тебя информациям, я ощущал на себе этот ужасный факт: я – сын мертвеца! Ты не всегда был возле меня, но всегда, каждый час, каждую минуту посылал ты мне свою ужасную информацию, информацию мертвеца, унылую и убийственную, грустную, тоскливую, подталкивавшую к тому, чтобы изготовить петлю, привязать её к крюку и повеситься, как повесился тот мальчик из соседнего дома. Иной информации я никогда не видел от тебя, мне не хватало информации, я задыхался и погибал от тотального отсутствия информации, но предостаточно было информации только одного рода, той информации, что я ежедневно получал от тебя: тоскливой, мрачной информации мертвеца!