Фэнни Флэгг - Я все еще мечтаю о тебе...

Еще одиннадцать минут как–то надо убить. Она начала другую песню, мамину любимую, «Голубое шампанское – пурпурные тени и голубое шампанское».

Странное это было зрелище: женщина сидит в одиночестве посередине реки и поет слащавые песенки прошлых лет. Наконец, через десять долгих минут, яйцо звякнуло: таймер сработал. Мэгги перекинула через борт одну ногу, другую, и медленно соскользнула в холодную воду. Подержалась секунду–другую за бортик и разжала пальцы.

И в тот же миг начала погружаться, с поразительной скоростью, и последней ее мыслью было: «Ну вот, я это сделала». Холодная вода шумела в ушах, Мэгги погружалась все глубже, вокруг становилось все темнее. И когда она решила, что все, сейчас все сокроет кромешный мрак, ее ослепила догадка.

– «Погодите–ка, это ошибка!»

И в то же мгновение ей полностью расхотелось тонуть, а, наоборот, захотелось обратно, на поверхность. Мэгги принялась в панике молотить руками, брыкаться, пытаясь содрать грузила с рук, разлепить липучки, но, к своему ужасу, не могла освободиться и продолжала погружаться. Как и обещала телереклама, «Волшебный клей» («Гарантия – или вернем деньги») держал крепко. Погружаясь, она слышала свой беззвучный крик: «Стойте! Подождите!» А потом настал момент осознания, что спастись не получится. Слишком поздно.

И когда она вдохнула свой последний, как она знала, вдох и ледяная вода хлынула в горло, в легкие, когда она была уже на грани того, чтобы потерять сознание навеки, она вдруг села в кровати – с колотящимся сердцем, вся в поту, все еще крича во все горло: «Стойте! Подождите!» Она сидела в кромешной темноте, хватая ртом воздух, ослепленная ужасом, и не знала, мертва она или жива. Река была сном – или это, – вот сию минуту, не более чем забытье? Она еще слышала, как мимо с грохотом несется вода. Умерла? Она потянулась к тумбочке и трясущимися руками схватила пульт, включила телевизор. И когда серое мелькание экрана сменилось картинкой и Мэгги увидела Рика и Джанис из телешоу «С добрым утром, Алабама», она ощутила невероятное счастье. Никогда в жизни так не радовалась.

Но сердце продолжало колотиться со страшной силой, уж не сердечный ли это приступ?

Может, принять аспирин? Ну не забавно ли – человек, который собрался топиться, перепугался, как бы, не дай бог, не умереть от сердечного приступа. Она вскочила, кинулась в ванную комнату, открыла шкафчик с медикаментами, но он оказался пуст. Ну да, она же вчера все выкинула. Тогда она стала глубоко дышать, пока сердце немного не замедлило свой бег. И лишь теперь Мэгги утвердилась в мысли, что, конечно, все это был страшный сон, ночной кошмар. Можно было раньше догадаться. Ну в самом деле, где были ее мозги? Родина Омара Шарифа – Египет, а никакая не Сибирь!

Она пошла в кухню и заварила травяной чай. Все еще дрожа, вышла во дворик, и тут как раз над горой показался край солнца. Она сидела, смотрела на восход и никак не могла прийти в себя. У нее и раньше случались кошмары, но не такие реалистичные, и уж точно не такие страшные. Ведь она изо всех сил боролась за жизнь. Несмотря на то что это был сон, она совершенно вымоталась от этой борьбы. Вот так сюрприз! Она–то считала, что абсолютно готова умереть, но, оказывается, ошибалась! Еще вчера она не могла придумать ни одного пункта, ради которого стоило бы жить, а теперь в голове толпятся сотни причин. Например – как приятно просто дышать. Как она этого раньше не замечала?

Мэгги подняла глаза к небу и наблюдала, как оно из нежно–розового становится ярко–красным, как яйцо малиновки. До чего удивительные оттенки. Она давным–давно не выходила посидеть в своем дворике и много лет не видела восход. До чего он прекрасен!

И тут она еще кое–что поняла. Ведь это бывает каждое утро. Что бы там ни происходило в ее маленькой глупой жизни, солнце восходит каждое утро. Почему же она про это забыла? В памяти вдруг всплыли слова Хейзел: «Помните, девочки, тьма всегда сгущается перед самым рассветом!» Хейзел в тот момент говорила о торговле недвижимостью, но то же можно отнести и к сегодняшнему утру. Сегодня ночью тьма над ней сгустилась. И потом разве не случился самый прекрасный рассвет? В ее жизни – да, самый прекрасный. И теперь в блеске раннего утра все казалось таким свежим, чудесным, ну точно как в кино. Мир вдруг из темно–серого обратился в яркий, цветной, производства «Техниколор». Того гляди из–за угла выбежит в танце Джин Келли и картинно обнимет фонарный столб. Она ощущала чистейшую, звенящую радость. Но вдруг подумала: минутку. А с чего это она вдруг так радуется? Может, она оторвалась от реальности? Окончательно и бесповоротно съехала наконец с катушек? Или она и до того была с приветом? Ну разумеется, планировать самоубийство – разве не верный знак, что с тобой что–то не так? А может, кошмар ее так напугал, что адреналин зашкалил, и благодаря этому скачку она – хлоп! – и вернулась в нормальное состояние ума? А может, эта эйфория объясняется передозировкой сахара в крови от всего съеденного вчера вечером? Ну конечно, вон как сердце–то колотилось. А, неважно, главное, что чувствует она себя… как это сказать? Оптимистично, вот как.

Какая удача, что сон посетил ее этой ночью, а не следующей, а то опоздал бы. Но почему он ей приснился? Из–за хот–догов? Может, жизнь ей спас легкий приступ несварения? Или это… кто–то из другого измерения? Может, родители, или Хейзел, или какой–нибудь ангел–хранитель? Кто–то старается до нее достучаться, остановить, пока не поздно? Кого же благодарить, хот–доги или ангела? Благодарность переполняла Мэгги – за то, что она еще здесь, за это прекрасное утро. Она снова посмотрела в голубое небо – посмотрела как раз вовремя, чтобы увидеть стайку проплывающих над Красной горой пуховых облачков. Она улыбнулась и помахала им рукой:

– Привет, малыши. Как я по вам соскучилась.

Утро было настолько тихим, что вдалеке слышался звон колоколов большой методистской церкви. Колокольный звон – что может быть радостнее! Но погодите. Почему так тихо вокруг? С шоссе 280 обычно с шести утра уже доносится ровный гул машин, но нынче – ничего, только чириканье птах. Может, какая–то авария перекрыла дорогу или еще что случилось? И вдруг она вспомнила, какой сегодня день. Неудивительно, что так тихо. Надо же так забыть – как отрезало! Воскресенье, да, но не просто воскресенье, а пасхальное! Нет, представляете? Точно, с головой совсем плохо. Забыть про Пасху!