Зэди Смит - О красоте

Она звонила, три раза. Посылала с запиской Леви.

На записку ей не ответили, а в трубке всегда был он, ее муж, со своими извинениями. Карлин неважно себя чувствует, Карли спит, и, наконец, вчера:

- В настоящее время моя жена не в состоянии принимать гостей.

- Я могу с ней поговорить?

- Будет лучше, если вы оставите сообщение.

Кики дала волю воображению. Для успокоения совести было проще считать, что Карлин Кипе прячут от мира некие темные брачные силы, нежели представить, что она оскорблена грубостью Кики. И вот сегодня Кики освободила два часа в обед, чтобы пойти на Редвуд и найти способ вырвать Карлин из лап Монтегю. И принести пирог - пироги ведь все любят. Она вынула мобильный, проворно пролистала список контактов до Джей_кол- ледж и нажала «вызов».

- Да? Привет, мам. Погоди, возьму очки.

Кики услышала, как что-то грохнуло и пролилась вода.

- О нет! Мам, сейчас.

Кики поджала губы - в его голосе чувствовался табак. Но в лоб нападать было нельзя, поскольку в том, что Джером снова закурил, вроде как она сама и виновата. Пришлось напасть косвенно.

- Каждый раз, когда я звоню, Джером, ты только что со сна. Странно, честное слово. Когда бы я ни позвонила, ты еще в постели.

- Прошу тебя, мам, поменьше нотаций. Мне тут несладко.

- Нам всем несладко, детка. Слушай, Джей, - деловито сказала Кики, отложив свой громоздкий южный педагогизм ради ближайшей деликатной задачи, - расскажи в двух словах - там, в Лондоне, отношения миссис Кипе с ее мужем, Монти… они были прохладные, да?

- О чем это ты? - спросил Джером, и Кики ощутила в трубке приглушенный пульс прошлогодней тревоги. - Что там у вас происходит?

- Нет, нет… ничего такого. Просто когда я звоню ей… звоню миссис Кипе… только чтобы узнать, как она… мы ведь соседи…

- Поболтай со мной - я твой сосед.

- Что?

- Да так. Это из песни[[41]]. - Джером засмеялся себе под нос. - Извини, мам, я тебя слушаю. Что там про соседей?

- Ну так вот. Я просто хочу ее поприветствовать, но каждый раз, когда я звоню, он словно против, чтобы мы общались. Взаперти он ее держит, что ли… Не знаю, но это странно. Сначала я думала, что она обиделась - знаешь, как легко обидеть таких людей, в этом смысле они хуже белых, - но теперь… даже и не знаю. Что-то тут не так. Я думала, может, ты в курсе?

В трубке послышался вздох.

- Мам, я не думаю, что надо вмешиваться. Если она не подходит к телефону, это еще не значит, что злобный республиканец ее бьет. Слушай, я не хочу возвращаться домой на Рождество и столкнуться на кухне с Викторией, попивающей яичный коктейль. Нельзя ли как- нибудь заглушить в себе добрососедские порывы? Это очень замкнутые люди.

- Да кто их трогает! - воскликнула Кики.

- Ну, конечно, никто! - передразнил ее Джером.

- Не пристаю я к ним, - раздраженно проворчала Кики и посторонилась, давая дорогу женщине с коляской для близнецов. - Просто она мне нравится. Женщина живет рядом и явно нездорова, могу я зайти и узнать, как она? Или это запрещено?

Кики впервые озвучила мотивы своих действий, скрытые даже от нее самой. Вняв им из собственных уст, она вдруг почувствовала, как неточно и убого только что сказанное и как сильно в ней безотчетное желание снова оказаться в обществе Карлин.

- Нет, но… я не понимаю, зачем нам надо с ними дружить?

- У тебя ведь есть друзья, Джером? И у Зоры есть друзья, и Леви практически живет у друзей, и… - Кики дала последней мысли достигнуть пика и сорваться в пустоту. - …мы, черт возьми, знаем, насколько близок со своими друзьями твой отец. А я? Мне что, друзья не положены? У вас есть личная жизнь, а у меня нет?

- Брось, мам, не перегибай палку… Я просто… не думал, что она твоего поля ягода. Это слегка усложняет мне жизнь, вот и все. Но, конечно… ты вправе поступать так, как знаешь.

Взаимное раздражение накрыло их разговор мрачной тенью.

- Мам, - в раскаянии пробормотал Джером, - слушай, здорово, что ты позвонила. Как ты? В порядке?

- Я? Я в порядке.

- Рад это слышать.

- Правда - все хорошо.

- Голос у тебя невеселый.

- Я в полном порядке.

- Так… что же будет? С тобой и… с папой?

В его голосе стояли слезы, он боялся, что ему не скажут правды. Сердиться на него было нельзя, но Кики все-таки почувствовала досаду. Эти дети так упорно добиваются статуса взрослых, даже когда его признание совершенно немыслимо, а случись какая-нибудь петрушка, при которой их взрослость очень пригодилась бы, как они вдруг снова дети.

- О господи, Джей, я не знаю. Честное слово. Я живу, как живется, и все.

- Я люблю тебя, мам, - с чувством сказал Джером. - Ты сдюжишь. Ты сильная черная женщина.

Кики твердили это всю жизнь. Должно быть, ей повезло - многим еще не то говорят. Но факт оставался фактом: эта фраза ей порядком поднадоела.

- О да, конечно. Ты же знаешь, детка, меня голыми руками не возьмешь. Я гнусь, но не ломаюсь.

- Точно,- грустно подтвердил Джером.

- Я тоже люблю тебя, милый. Со мной все хорошо.

- Ты вправе хандрить, - сказал Джером и откашлялся. - Это не криминал.

Мимо с ревом промчалась пожарная машина. Старая, блестящая, латунно-красная, как в детстве Джерома. Мысленно он увидел ее и ее двойников: в конце их улицы, во дворике, стояло шесть таких готовых к старту машин. Ребенком он любил представлять, как в окна дома влезают белые люди и спасают из пламени его семью.

- Хотел бы я быть рядом.

- Детка, но ты же занят. Со мной Леви. Правда, - весело сказала Кики, вытирая навернувшиеся слезы, - он где-то пропадает. Мы ему только стираем, готовим и даем ночлег.

- А я тут утопаю в грязном белье.

Кики помолчала, пытаясь вообразить себе Джерома в эту минуту: на чем он сидит, просторная ли у него комната, где расположено окно и куда оно выходит. Кики скучала по нему. При всей неопытности он был ее союзником. Нельзя иметь любимцев среди своих детей, но можно иметь союзников.

- И Зора со мной. Я в порядке.

- Я тебя умоляю - Зора! Да ты тонуть будешь, она не почешется.

- Нет, Джером, это неправда. Она просто злится на меня, это нормально.

- Ты явно не тот человек, на которого ей надо злиться.

- Джером, учись себе спокойно и не волнуйся обо мне. Я гнусь, но не ломаюсь.

- Аминь! - заключил Джером, по шутливой семейной традиции подражая южному выговору своих предков, и Кики, смеясь, откликнулась: Аминь!

И тут же он все испортил, сказав с невероятной серьезностью:

- Мам, храни тебя Бог.

- Детка, ну что ты, в самом деле…

- Просто прими благословение, ладно? Это не заразно. Ну я побежал, опаздываю на лекцию.

Кики захлопнула телефон и втиснула его в карман джинсов, в миллиметровый зазор между тканью и телом. Она уже шла по Редвуд Авеню. Во время разговора пакет с пирогом висел у нее на запястье, и Кики теперь обнаружила, что пирог опасно кренится в коробке. Она выбросила пакет и взяла пирог в обе руки, не давая ему елозить. В дверь Кики позвонила тыльной стороной запястья. Ей открыла черная девушка с тряпкой в руке, едва говорившая по-английски и сообщившая, что миссис Кипе «в библетеке». Ни спросить, кстати ли ее приход, ни предъявить пирог Кики не успела - девушка мигом провела ее по коридору к распахнутой двери и пригласила в белую комнату с книжными стеллажами от пола до потолка. У единственной свободной от полок стены стояло блестящее черное пианино. На полу, на вылинявшем ковре из воловьей шкуры, как фишки домино, змеились сотни книг, положенные страницами вниз и корешками вверх. Среди них, на краешке белого коленкорового викторианского кресла, сидела миссис Кипе. Она наклонилась вперед, держа голову в ладонях.