Хелене Ури - Лучшие из нас

Любопытство придавало Рите сил, ей ужасно хотелось встретиться с человеком, руководившим экспедициями, опасными экспедициями к Северному полюсу, а может, в Австралию или Новую Гвинею.

Они смеялись над этой историей много раз, и сейчас, сидя на табуретах в Библиотечном баре отеля «Бристоль» и попивая сладкий мартини, смеялись снова. «Собачья упряжка», — сказала одна из них. «Тропический шлем», — подхватила вторая, и обе они покатывались от смеха, потому что несоответствие между начальником экспедиторского управления Министерства юстиции Ринкелем и романтическими представлениями о нем, сложившимися у Риты, было невероятно смешным.

После второго бокала мартини Рита Эноксен-Ли и Эдит Ринкель заказали бутылку белого вина, большую часть которой выпьет Рита. Рита спросила, хочет ли Эдит продолжить разговор об Александре. Та не хотела. Рита предложила обсудить проблемы, возникшие у Эдит на работе. Но и от этого Эдит отказалась. Рита повторила, что любит Эдит, что бы та ни совершила, и, как всегда в этой стадии опьянения, начала говорить о своем брате, о Лео. Эдит привыкла к гнусавым благодарностям Риты, но предпочла бы их не слышать. Она охотно беседовала о брате Риты, но спокойно могла бы обойтись без сентиментальности, которая возрастала соразмерно уровню алкоголя в организме Риты.

На самом деле она любила брата Риты, в отличие от собственных сестер, к которым всегда была равнодушна. Лео же просто боготворил Эдит. Он появился на свет через три года после Эдит и Риты в семье, которая на протяжении многих лет мечтала о мальчике, о великолепном маленьком наследном принце, который продолжил бы семейные традиции: Эноксен и сын. Он родился с зародышевой оболочкой на голове, похожей на синюю блестящую шапку. «Раз уж он родился в рубашке, значит, будет счастливым!» — успела сказать акушерка, прежде чем заметила, что глаза у ребенка косят, а в их уголках образовались складки. Оказалось, что Лео родился не только с околоплодным пузырем на голове, но и с лишней парой хромосом в придачу.

Малыш Лео Эноксен. Родители приняли его с откровенным разочарованием и с любовью, которая была сильнее обиды на то, что такое случилось именно с ними. Рита стыдилась своего брата и пыталась спрятать его от красивой и умной подруги Эдит. Но Эдит полюбила его с первого взгляда, и каким-то таинственным образом ей удалось внушить Рите гордость за брата. Однако Лео умер молодым, как и большинство его сестер и братьев по несчастью.

— Они живут недолго. Они слишком хороши для этого мира, — поведала Эдит Ритина мама, задыхаясь от слез. Они стояли вместе с Ритой у лестницы в Западном крематории. Эдит было холодно, а Рита вообще казалась замороженной. Церемония только что закончилась, и одетые в темное люди собирались группами, многие уже начали двигаться в сторону парковки.

— Истинная правда, госпожа Эноксен, — ответила Эдит. — Может быть, они — лучшие из нас.

— Ну, как сказать, — запротестовала мама Лео, но осеклась.

Но это другая история, которой не место в рассказе об Эдит Ринкель, Поле Бентсене и Нанне Клев. И, как заметила сама Эдит, Рита не все знала о ней, а меньше всего она знала, естественно, о ее академической жизни.

Они сидели в кафе в огромном Кингз-парке, который располагается возвышенности, поэтому из кафе виден весь город до реки Суон. Он пил пиво, она — кофе. Между ними на столе стояла полупустая креманка с мороженым, из нее в разные стороны торчали две ложки с длинными ручками (и Александр никак не мог избавиться от мысли о разведенных женских бедрах). Мороженое было подано очень красиво: шарики с разными вкусами, свежие ягоды, тягучий шоколадный соус. Они просидели здесь долго, отдыхая после многочасовой прогулки по ботаническому саду. Она рассказывала ему о пчелах, шмелях и прекрасных бабочках. Они разговаривали о своем детстве. Эдит поведала об отце и сестрах. Александр рассказал Эдит о матери столько, сколько до сих пор не рассказывал никому. И вновь они оба, не говоря об этом прямо, удивились, как легко им беседовать друг с другом, как часто мысли их совпадают.

— Все не так уж плохо, — произнес Александр, поглаживая ее руку. Она не ответила. — Я теперь всегда буду держаться женщин, обладающих властью, — добавил он, пытаясь сгладить напряжение, возникшее между ними в последние минуты.

Над ними летали разноцветные попугаи, полчища маленьких розовых и зеленых попугаев. Казалось нереальным, что птицы, которые в их стране сидят по одной в клетках, здесь летали огромными стаями прямо над головами и усаживались на деревья или телефонные провода. Он сказал ей об этом. Она улыбнулась.

Эдит Ринкель смотрела на почти белые пальцы, ласкающие ее руку. Они были словно высечены из мрамора и могли бы принадлежать статуе юного греческого бога. И она сама могла бы принадлежать Аполлону. Его вены были похожи на туманные синие реки, текущие под безупречно гладкой кожей. Ее собственные вены вздувались на внутренней стороне предплечья, кожу, более темную и грубую, чем у него, покрывали бесчисленные пигментные пятна, большие и маленькие родинки. Эдит отметила разницу между ними, не испытывая ни стыда, ни стеснения.

— Пойдут слухи, — сказала она, может, в ответ на его шутливую ремарку о женщинах, обладающих властью, а может, и просто так. В любом случае было понятно, что ей нравилась его ласка.

Когда он встал, чтобы пойти в туалет, она проводила его взглядом и, любуясь им, почувствовала укол печали: прекрасное тело Александра с годами изменится. Потучнеет ли оно, обрастет ли жиром, станет ли похожим на бочку, превратится ли Александр со временем в подобие Паульсена или Хольстейна. Боже упаси! А может случиться и так, что его тело высохнет и Александр станет одним из тех сухощавых пожилых мужчин с тонкой пигментированной кожей, о которых говорят «кожа да кости». Она грустила о бренности его красоты, отказываясь понять, что жалеет и о своем увядании, да еще о том, что ей не суждено увидеть ожидающих его изменений.

Он вернулся, и, когда садился за столик, на его лицо упали светлые волосы. Он откинул их назад и протянул пахнущую мылом руку к ее руке. Она дала ему правую, он начал вычерчивать указательным пальцем круги на ладони Эдит, глядя ей в лицо проницательным взглядом, беспомощными и упрямыми синими глазами. Его рука скользила по ее ладони, описывая большие и малые окружности, пробиралась сквозь ее пальцы, пощипывая кожу между средним и безымянным, ногти щекотали мясистый участок у большого пальца. Он такой красный, такой белый, такой красивый, такой восхитительный, как один из ангелов Боттичелли, а у нее на правой ладони расположены миллионы нервных окончаний, наверняка напрямую связанных с половыми органами, поэтому, когда он ласкал ее ладонь, ей казалось, что его палец осторожно потирает ее клитор. Эдит подумала: «Если он сейчас же не прекратит, я кончу прямо сейчас, здесь, за столиком в кафе, на глазах у всех этих людей». Она сказала: