Инна Мальханова - Служение

Своей семьи и своих детей у него не было никогда. Всего себя он отдавал чужим детям, которые ни в коем случае не были для него чужими. Он даже и жил вместе с ними - в маленькой комнатке под крышей приюта. Здесь же писал свои книги, которых с каждым годом становилось всё больше. Тематика книг была удивительной: сказки для детей, книги о воспитании детей для взрослых. Он писал то, что просилось из его души наружу, о том, что волновало его больше всего на свете.

Первоначально в приюте было сто детей, а в 1940 году, к концу его существования - уже более двухсот. И такое количество детей обслуживалось персоналом всего из восьми человек, которых, независимо от выполняемой работы (повар, дворник, сторож, прачка и так далее) с полным правом можно было назвать воспитателями, коллегами и единомышленниками Корчака. Ему удалось невероятно трудное дело - не только привлечь средства благотворителей и построить первоклассный детский дом, разместившийся в большом трёхэтажном здании, но и сплотить вокруг себя таких же Подвижников, как и он сам. Это был детский дом совершенно нового типа - не просто жалкий приют фактически для маленьких узников, изгоев общества, а настоящий родной дом для детей, которых любили и воспитывали в них навыки самопознания, самоконтроля, самоуправления.

Надо сказать, что современная мировая наука о детях и детстве - особенностях детской физиологии и психологии, об отношении к ребёнку и методах воспитания - сложилась (как и геронтология) сравнительно недавно. Совсем другим, чем сейчас, было, например, отношение к детям не только в средние века, но и ещё в девятнадцатом веке и даже позже. В те времена обычным делом было в семье громадное количество детей - до семнадцати и больше. Человечество в основной своей массе ещё жило в эпоху естественного (и - из-за войн, голода, стихийных бедствий - неестественного!) отбора: половина или больше детей умирали от разных болезней ещё в младенческом возрасте и родители не очень-то горевали об этом, поскольку таков был совершенно привычный, нормальный ход вещей. Они не успевали схоронить очередного ребёнка, как уже появлялся следующий и снова следующий. К тому же считалось, что умерший младенец автоматически попадает в разряд ангелов, так что можно было не только не печалиться, но даже и радоваться за него: ведь на земле его слишком часто ожидали нищета, голод, войны и стихийные бедствия. Выросшие же дети тоже очень часто проживали неполную жизнь - погибали на войне, умирали молодыми от разных болезней, в первую очередь от чахотки, которая тогда считалась неизлечимой и косила не только бедняков, но и состоятельных людей.

Ребёнка по возможности красиво наряжали и в лучшем случае считали чем-то вроде куколки, которую лишь изредка можно показать гостям. А вообще-то дети должны были знать своё место, скромно сидеть подальше от взрослых, желательно в детской, если таковая имелась, не вступать в разговоры и вежливо кланяться. Только и всего. Видеть в ребёнке человека, личность тогда ещё не приходило в голову почти никому. Правда, теперь кое-где ударились в другую крайность: так, в США, например, очень серьёзным смягчающим обстоятельством во время уголовных процессов считается установление "тяжёлого" детства обвиняемого. Он, видите ли, почти не виноват в том, что убил, поджёг, изнасиловал, украл, ограбил - ведь в детстве его бил папа, жестоко наказывала мама и именно из-за них он и сформировался такой, можно сказать, несчастной личностью, а поэтому к нему нельзя быть жестоким и надо проявить всяческое снисхождение.

В своих работах по воспитанию детей Корчак как раз и доказывал, что ребёнок - уже изначально личность, уже определённый психотип, и это надо максимально учитывать при его воспитании. Каждый ребёнок неповторим и с ним приходится работать только индивидуально. В то время такие идеи для многих были совершенно новыми и даже неприемлемыми. Вот некоторые отрывки из работ Корчака:

"Одна из грубейших ошибок - считать, что педагогика является наукой о ребёнке, а не о человеке. Вспыльчивый ребёнок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного ребёнка вымнили игрушку; у взрослого - подпись на векселе. Легкомысленный ребёнок на десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый приограл в карты всё состояние. Детей нет - есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств. Помни, что мы их не знаем".

"Среди детей столько же плохих людей, сколько и среди взрослых... Всё, что творится в грязном мире взрослых, существует и в мире детей".

"Воспитатель, который приходит со сладкой иллюзией, что он вступает в этакий маленький мирок чистых, нежных, открытых сердечек, чьи симпатии и доверие легко сыскать, скоро разочаруется".

"Ни один воспитатель не вырастит из сотни детей сотню идеальных людей".

Поле деятельности Корчака постепенно расширяется - он становится руководителем ещё одного детского дома в Варшаве, теперь уже для польских детей. К этому времени он давно приобрёл широкую известность не только как врач и воспитатель, но и как учёный и литератор. Главная книга его жизни называется символически: "Как любить ребёнка". Кроме того, он читает лекции на Высших педагогических курсах, ведёт в судах дела малолетних преступников.

Тем временем в Европе крепнут позиции фашизма и Корчак начинает задумываться о своём происхождении, о судьбах мирового еврейства. Дважды (1934 и 1936 гг.), по приглашению своих бывших воспитанников, он побывал в Эрец-Исраэле, где услышал рассказы беженцев из Германии о фашистских зверствах.

Он всё больше и больше начинает чувствовать угрозу, нависшую не только над ним, как над евреем, но и над его воспитанниками в Варшаве, к которой уже приближаются фашисты. И жизнь снова требует от немолодого, порядком уставшего от жизни человека, нового, притом максимально, напряжения всех сил. А ведь он так надеялся, что совсем скоро сможет уйти на покой, поселиться где-то в тихом, спокойном месте и провести остаток жизни наедине со своими книгами...

Фашисты, захватившие Варшаву, разумеется, не оставили в покое даже и дом сирот. Двести детей, вместе с 64-летним Корчаком и со всем остальным персоналом, отправили в варшавское гетто, где к тому времени уже находилось около полумиллиона обречённых, а оттуда дорога была только одна - на смерть в газовых камерах концлагеря Треблинка.

Понятно, что полмиллиона людей невозможно уничтожить одномоментно, поэтому обречённые ещё какое-то время жили в концлагере. И всё это время главной заботой Корчака, морально вполне готового к собственной смерти, по-прежнему оставались его дети. Общеизвестно, что условия в фашистских концлагерях были просто кошмарные: и дети, и взрослые голодали, были крайне истощены, болели дизентерией, цингой, педикулёзом. Корчак, по мере сил, лечил детей, добывал для них пропитание. А самое главное - он всячески поддерживал их морально, хотя теперь никто, конечно, не знает, какие слова он говорил им при этом. Даже отправка детей в гетто, в отличие от партий взрослых людей, происходила без истерик и слёз. Вот, например, как об этом рассказывается на интернетовском сайте Алексея Поликовского: