Станислав Олефир - Колымская повесть

Я хотел напомнить Абраму, что если его гоняет домашний олень, то дикарь вообще сживет со света. Но вовремя сдержался. Абрам в любой момент может устроить выменянному у деда Хардани оленю чиклятку, после которой тот станет послушней любого чалыма, но предпочитает возиться с драчуном. Может ему больше по нраву строптивые животные…

Олени, олени, олени. Важенки, корбы, чалымы, мулханы, гулки. Крупные и совсем малыши, рогатые и комолые, серые, белые, пестрые. Одни бегут, сгорбившись и наклонив головы, словно мышкующие лисицы, другие плетутся подгоняемые пастухами, третьи задрали головы к небу, прядут ушами, тревожно всхрапывают, словно их гонят на забой. А есть и такие, которые, несмотря на все угрозы, прорываются мимо пастухов и устремляются к исхоженной ими вдоль и поперек вершине сопки. Когда они отрываются слишком далеко, я начинаю переживать, что теперь их не догнать даже легкому на ноги Толику. Но на свою беду, все олени закоренелые коллективисты. Оставшись в одиночестве, они какое-то время растерянно кружат на месте, затем, описав широкую дугу, возвращаются в стадо.

Морозный воздух перемешен запахами скотного двора, парного молока и снега. Какой-то час тому назад я жался к костру, пытаясь хоть немного согреться, сейчас мне жарко и без огня. Давно расстегнута куртка, спрятаны рукавицы, а шапка сдвинута на затылок. Но все равно капельки пота катятся по лицу, а мокрая одежда липнет к спине.

Мне уже показали ондата, которого Абрам выменял у деда Хардани. Серую важенку с закрученными на лоб передними отростками, которая четыре года подряд приводит по двое оленят. Самого драчливого мулхана во всем стаде, сумевшего поколотить бригадира Колю и Толика. Летом этот мулхан захромал, пастухи поймали его и принялись лечить. Очистили рану, положили на нее лекарство, заклеили. Потом, сделав укол, развернули мордой к стаду и отпустили. Мулхан чуть постоял, приходя в себя, отряхнулся, затем быстро развернулся, стал на задние ноги, а передними обрушил серию быстрых ударов по Толику. Тот закрылся лицо ладонями и спас лицо, но часы ему мулхан разбил вдребезги. Затем такая же участь постигла и бригадира Колю. Этот защищался сумкой со шприцами, и теперь в стойбище ни одного целого шприца…

Середину спуска пересекает заросшая ольховником лощина. Снег в ней очень глубокий, пробитая оленями тропа сузилась, и пастухам стало спокойнее. Дикари несколько раз отделялись от стада, вздымая комья снега, метров тридцать пробивались через сугробы, но скоро уставали и, чуть постояв в отдалении, замечали приближающегося Абрама, торопливо возвращались в оленью сутолоку. Любопытно, что меня, Элита и Толика молодой дикарь подпускает едва ли не вплотную. Абрама же, хотя тот еще ни разу не махнул маутом, не подпускают и на полусотню шагов.

Дед Кямиевча давно слез со своего Тотатке, подвязал обшитые камусом лыжи и ведет аргиш под уздцы. И ему, и идущим впереди оленям сейчас не сладко, а вот мы шагаем за трехтысячным стадом, словно по тротуару. Копыта сгладили не только снег, но и открывшиеся под ним кочки. В том месте, где стадо пересекло заросшую брусничником террасу, все выкрашено в алый цвет, словно там расплескали кровь.

Наконец, впереди затемнела выстроенная нами изгородь с калиткой посередине. Дед Кямиевча сдерживает накатывающееся сверху стадо, закручивает его волчком, сжимая все сильнее и сильнее в плотную живую массу. Скоро ему на помощь приспели я с Абрамом, а затем и Толик.

Я думал, лишь достигнем кораля, сразу же примемся пересчитывать оленей, но пастухи решили иначе. Сбив оленей в тесный гурт, они оставили их в покое, а сами собрались возле стоящих в стороне от изгороди нарт. Дед Кямиевча, усевшись на корточки, жадно задурил. Я с бригадиром Колей развели костер, а Элит взялся проверять построенный нами кораль. Элиту пришло в голову, что наше сооружение свалится от малейшего напора оленей, вот и решил определить, в каком месте это случатся.

Не успели сучья схватиться огнем, как Абрам с Толиком уже подтащили к нартам забитого оленя. Как и когда они его забили — я не заметил. Только что Абрам бегал с маутом и свистел, словно Соловей Разбойник, а Толик сидел рядом со мною и объяснял, как поступать при нападении медведя. Пастуху, мол, в таком случае ни в коем случае нельзя прятаться среди оленей, потому что медведь плохо видит и запросто перепутает тебя с жирной важенкой. Я дослушал его и отправился за дровами, глядь, а они уже тащат бедного оленя за ноги и о чем-то весело переговариваются.

Оказывается, этот олень по неопытности наелся камней, и его пришлось добить. Лежащие на сопках камни покрываются накипными лишайниками белого, оранжевого, черного и зеленого цвета. Молодые олени набивают ими желудки и попадают в беду. Если съест немного — походит дня три-четыре согнувшись, и выздоровеет. А вот, когда много — лучше неудачника добить, чтобы не пропал без пользы.

В трехтысячном стаде всяких приключений с оленями сколько угодно, и это вряд ли коснулось бы меня, если бы сегодня не похвастался перед пастухами, что никогда не гнушаюсь любой еды. В Уссурийской тайге я пробовал змей, на Украине лягушек и жемчужниц, в Казахстане сурков, на Чукотке нерпу и моржа. А уж о сырой рыбе, беличьих желудках и шашлыке из сусликов — и говорить не проходится.

Как на грех, минувшим летом забитому только что оленю овод взбрызнул в ноздри свои личинки. В ту пору они были мелкие, как пыль, легко пробились к гортани и поселились в живом олене, словно у себя дома. К весне они достигли размеров небольшого желудя и причиняли хозяину немало беспокойства. Когда они, дождавшись весенних дней, выбираются наружу и падают на снег, многие оленеводы подбирают личинок и с аппетитом лакомятся. При этом они утверждают, что более сладкой еды вряд ли кому приходилось пробовать.

Мы уже напились чаю, и вдвоем с дедом Кямиевчей ремонтировали нарты, когда явился Толик, принес горсть шевелящихся личинок овода и предложил мне их съесть. Я, понятно, растерялся и не мог представить, как поступить: попытаться проглотить пару личинок или честно признаться, что это совсем не по мне. Стою, смотрю на шевелящихся в ладонях Толика жирных червяков и молчу. К счастью, пастух истолковал мое поведение по-своему, и несколько виновато произнес:

— Такие не правятся, да? Конечно, они еще не очень сладкие, вот когда у них глазки почернеют — тогда другое дело.

Я быстро нашелся и, стараясь выглядеть возмущенным, напустился на Толика:

— Так какого хрена ты суешь мне этих блондинов? Не знаешь, что ли, я же голубоглазых не ем!

Смеялись все. Даже Элит выдавил из себя подобие улыбки и покачал головой. Потом мы сварили личинок в чайнике и честно поделили. Мне досталось восемь штук. На вкус они напоминают куриные мозги, хотя, честно признаться, есть их страшновато…