Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне

Машина остановилась. Владимир Семёнович вышел из машины. Хлопнула, судя по звуку, большая входная дверь. Тишина минуту, две. Опять хлопнула дверь. Скрипучие по морозу шаги. Владимир Семёнович открыл дверцу машины.

— Порядок.

Только после этого доклада Валерий Борисович освободил Мишу, позволил ему выпрямиться.

Короткими коридорами подошли к тамбуру, а через него вошли в небольшую на четырёх человек, уютную баньку обшитую деревом. Расположились в комнате отдыха с двумя столами и кожаным диваном со сложенными в изголовье матрасом, подушками, простынями и одеялом. За ней предбанник с раздевалкой и дальше мыльное отделение с четырьмя лавками и парилка.

Владимир Семёнович размотал бинт, осмотрел рану. Посмотрел и Валерий Борисович.

— Зашить бы, быстрее затянется.

— Время прошло, теперь сама заживёт.

— Ты так думаешь?

— Заживёт, — заверил Владимир Семёнович. — Бинт поменяем сейчас, или после бани?

— Можно сейчас, можно после бани. Можно и сейчас и после бани. Ты как? — Поинтересовался Валерий Борисович мнением Миши.

— После бани, — ему совсем не хотелось дважды терпеть перевязку.

— Володя, организуй стол. А мы пока закончим разговор.

Миша заканчивал рассказ о рейде, Валерий Борисович, слушал, уточнял, делал в записной книжке пометки, иногда возвращался к уже рассказанному в машине, сравнивал, просил Мишу сделать собственные выводы или предположения по тому или иному факту.

Владимир Семёнович организовывал стол и тоже вслушивался. А когда речь пошла о встрече с Николаем Иосифовичем Тинусом, даже сервировку приостановил и всё приговаривал.

— Талант… Талант… Так найти тему разговора и развить… Талант! Правда, Валер — Борисыч? — Пригласил он в соучастники восхищения подполковника.

— Без сомнений, — согласился с ним Валерий Борисович.

— Да чего там. Подумаешь, — скромничал Миша, однако приятно ему было слышать такие слова.

Владимир Семёнович достал из шкафчика, сокрытого обшивкой, посуду, разложил по тарелкам небольшой кусочек колбасы, несколько пластиков копчёного и грамм триста солёного сала, серый хлеб, пачку печенья, особо любимое Мишей какао со сгущёнкой, плитку шоколада без обёртки, горсть конфет. И на финал торжественно поднял, продемонстрировал бутылку трофейного бананового ликёра.

— А водки не смог достать? — Скривился Миша.

— Однако гурман. И дегустатор.

— И не говори, — поддержал его Валерий Борисович. — Но делать нечего, Володя, схлопотал неполное служебное соответствие занимаемой должности, дуй в ближайший гастроном за поллитровкой. Начальство недовольно.

— Да ну вас, посмеяться б только, — махнул на них рукой Миша. И сам рассмеялся. Он любил принятые в их отношениях маленькие розыгрыши и подкалывания.

— Так бежать в гастроном или нет? — Испросил его окончательного решения Владимир Семёнович.

— Исходя из теории градации, мы не можем игнорировать тенденцию парадоксальных явлений, но учитывая структуру логических связей ортодоксальной популяции, усилия свои должны направлять на сохранение традиций.

— Чего? Чего? Какой теории? Каких градаций? Какой популяции? — Расхохотался Валерий Борисович и осторожно обнял довольного своей шуткой Мишу за плечи. — Володя, ты что-нибудь понял?

— Понял. Если усилия должны направлять на сохранение традиций, значит нужна водка.

— Получается так. Беги в гастроном.

— Но! — Поднял вверх палец. — Но я человек предусмотрительный, — достал из пакета бутылку прозрачной и поставил на почётное место, в центре стола. — Так годится?

— Сойдёт, — в тон ему ответил Миша.

Владимир Семёнович достал из того же шкафчика стаканы. Быстро и большими кусками нарезал хлеб, колбасу, сало. Открыл банку со «вторым фронтом» [35] Американская тушёнка. Такое название получила в грустную иронию: Американцы неоднократно обещали Советскому Союзу открыть второй фронт против фашистской Германии на западе. Однако, военные действия постоянно откладывали и начали их лишь тогда, когда победа Советских войск над Германией стала очевидной. А яичный порошок, который получали из США по ленд-лизу, называли «яйца Рузвельта». . В графине развёл варенье, сделал морс.

— Прошу к столу. С чего начнём? — Вопросительно взглянул на Мишу.

Миша молча показал на водку. Владимир Семёнович налил в стаканы. Себе и Валерию Борисовичу по половине, Мише четвертинку.

Валерий Борисович поднял стакан, за ним подняли Владимир Семёнович и Миша.

— За твоё возвращение, Миша. И за то, чтобы ты всегда возвращался.

Выпили. Закусили. Командиры совсем понемногу, только выпитое зажевали, наперебой подкладывали всё со стола на тарелку мальчику.

— Ешь, Миша, ешь. Кушай, не стесняйся. А что не съешь, то с собой заберёшь. Это всё твоё.

Валерий Борисович взглянул на часы, постучал ногтями, плоской их стороной, по столу.

— Время, время… Ты прости меня, Мишенька, но запарка у нас… Понимаешь? Мне надо идти.

— Понимаю, — огорчился Миша.

Валерий Борисович видел его огорчение и понимал. Столько времени мальчишка был под врагом, в постоянном риске, в опасности, в холоде, в бесприютности и одиночестве. Теперь пришёл, можно сказать, возвратился в родной дом, а родственникам не до него.

— Ну, давайте ещё сладенькой понемножку, — предложил Валерий Борисович. — Совсем по чуть-чуть, — это уже указание Владимиру Семёновичу сколько наливать. — За победу. И за удачу, Миша. Чтобы тебе, и всем нам всегда и во всех делах сопутствовала удача.

Выпили ликёру. Командиры смакуя, Миша лихо, залпом в один глоток.

— Не озоруй, — попридержал его Валерий Борисович. — А то такого насочиняешь. — И Владимиру Семёновичу. — Обратно машину с Мартьяновым пришлю. Закончите, заберёшь сообщение, Мишу на нашу квартиру отдыхать, а сам… Знаешь где меня искать.

— Понятно.

После ухода Валерия Борисовича, минут пять ещё посидели за столом, закусили. Закусывал, в основном Миша, а Владимир Семёнович только подкладывал ему закуску. Аппетит, особенно после выпитого, требовал ещё, но много есть опасно. Остановился.

— В баньку? — Предложил Владимир Семёнович.

— Попробуем…

И действительно, только попробовали. Лишь поддал пару Владимир Семёнович, зажгло, защипало рубцы и рану. Аккуратно помахал над мальчиком веником, прогрел, осторожно вымыл и вытер его. Даже не вытирал, обернул простынёй и промокнул влагу. Рану перевязывать не стали, решили, пусть подсыхает. И уселись за бумаги.

Чаще всего, когда время позволяло, отчёты Миша писал советуясь и обговаривая едва ли не каждую фразу. В начале войны с Валерием Борисовичем, а потом с Володей. Ему, соскучившемуся по своим и по общению с людьми перед которыми можно быть самим собой и не надо притворяться, играть роль, это обсуждение было большой отдушиной, облегчением для души. Но сегодня, после того как обговорили основные моменты, которые нужно внести в сообщение, Владимир Семёнович, извинившись, занял другой стол и раскрыл папку с какими — то своими бумагами.