Андрей Кузечкин - Менделеев-рок

– Ну хорошо… – Обескураженная Присцилла отходила к своему инструменту.

Я терялся в догадках о причине Аниной нетерпимости: может, замешана была ревность, а может, и еще что-то… Спрашивать в лоб я не стал. Аня – человек принципиальный, ни в одной своей слабости она не признается. Радовал меня один Фома, про себя я именовал его «Черное Безмолвие».

Питался я у Присциллы в домике, там же и ночевал. Происходило невероятное: хотя мы спали вместе, ничего серьезнее поцелуйчиков у нас не было. Нет, я желал Присциллу до безумия, но пока у меня хватало сил и ума не торопить события. Старый развратник Плакса боялся потерять ту, которая так украсила его жизнь.

– Почему ты ничего не рассказываешь о себе? – шептал я в темноте моей красавице.

Присцилла смеялась:

– А что ты хочешь обо мне узнать?

– Все.

– А морденка не треснет? – интересовалась она с издевкой.

– У, вредная девчонка!.. – шипел я и целовал Присциллу в губы, долго и яростно, после чего продолжал: – Ведь я не знаю, в какой школе ты училась, кто твои друзья, что тебе нравится в этой жизни! Я даже твоего постоянного адреса не знаю!

– Тебя это напрягает? – Выражение ее лица менялось с лукавого на взволнованное.

– Есть немножко.

– Но почему? Разве тебе со мной плохо?

– Очень хорошо…

– Ты обязательно все узнаешь. Со временем.

– Готовишь мне сюрприз?

– Считай, что да, – нежно улыбалась она.

«Откуда ты взялась, Присцилла?» – думал я. Как получилось, что я совершенно случайно встретил ту, о ком мечтал так долго?..

– Что с тобой? – спросила она однажды. – Ты весь напряженный какой-то…

– Все в норме, милая.

– Расскажи. Мне ты можешь рассказать все.

– Хорошо… Возле нашего подъезда вчера ночью пацаненка лет тринадцати убили. Ножами истыкали. В новостях сказали: все раны неглубокие, ни одной смертельной. Он и умер не от самих ран, а от того, что в больницу вовремя не отвезли. От потери крови.

– И кто это сделал?

– Судя по всему – сверстники. Вместе напились, поссорились, а потом все вместе его порезали хилыми неумелыми ручонками.

– У нас в городе опасно быть ребенком, – тихо произнесла Присцилла. – До совершеннолетия можно не дожить.

– Очень многие не доживают, – согласился я. – Нефтехимик – это особое место, нехорошее. Это некая черная дыра, которая засасывает человеческие души, а уж детские души для нее – как пирожные. Так что самое главное – пережить школу. Школа – это война…

– …всех против всех, – закончила Присцилла.

– Если бы! Это война одного против всех. Война против толпы бесчувственных и безжалостных сволочей… Такая толпа и меня пыталась ассимилировать, растворить в себе. Раздавить. Нет, от меня никто ничего не требовал: кому взбредет в башку требовать то, что разумеется само собой? Общаться с теми, с кем мне не о чем разговаривать, пить с ними, помогать им раздевать девчонок на переменах, драться на их стороне и, если понадобится, подохнуть с ними за компанию. А если бы я попробовал объяснить, что мне отвратительны и они сами, и то, что они мне навязывают, мне бы обеспечили стопроцентную смерть. Я ведь вправду не такой, как они, и не мог это скрывать.

– Что же ты сделал?

– Стал клоуном. Точнее, кем-то вроде юродивого. Кривлялся на уроках, передразнивал учителей, на переменах исполнял песни, изображал сценки из фильмов так, что все ржали…

– Да, это до сих пор заметно. Я часто не понимаю, когда ты серьезно говоришь, а когда шутишь…

– Никто не понимает. Я и сам не всегда понимаю… Вообще-то у меня было выгодное положение, как ни странно это звучит. С одной стороны, меня не принимали в общую компанию – вернее, избавляли от нее. С другой – никаких проблем. Кто же захочет мараться об дурака?

– Но ведь марались же! Ты рассказывал про Матроса…

– Это было не худшее из того, что могло быть. Посмотри на меня сейчас: цел и на здоровье не жалуюсь! Я всегда знал: доживу до выпускного – буду свободен раз и навсегда!

– Плакса, а те, кто не дожил до выпускного? В Химике столько подростков умирает! Что происходит с их душами, после того как город их заглатывает?

– Они томятся в плену у города, питают его собой. Чем больше душ получает Нефтехимик, тем прожорливее он делается. Есть одна легенда… В Химике имеется одно местечко – знаешь, наверно, комбинат «Бензолюкс»? Позади него – несколько заброшенных складских построек. Между ними и стеной комбината есть абсолютно квадратный дворик. Туда можно попасть только сквозь единственный просвет между двумя бараками шириной в полметра или чуть поменьше… словом, не очень толстый человек пролезет бочком. И в сторону этого дворика не смотрит ни одно окно: все стены слепые. Говорят, что в звездную ночь, если небо абсолютно чистое и нет ветра, в полночь на этом дворике собираются души всех, кто умер в Нефтехимике, не дожив до восемнадцати. Представляешь, они выходят прямо из земли в виде золотистых силуэтов и кружатся в сумасшедшем слепящем смерче, что взметается к небу, будто пытается вырваться прочь. Но силы неравны, смерч опадает, души уходят обратно под землю. Говорят еще, что все, кто видел этот смерч вблизи, тут же начинали дряхлеть со страшной скоростью и умирали к утру высушенными седыми стариками. Этот дворик называется Спальня Душ…

…Домой я забегал не больше чем на десять минут. Как-то папаша, когда был во вменяемом состоянии, сообщил мне между прочим, что Кристина звонит по десять раз на дню, а иногда приходит и подолгу стоит на лестничной площадке, поджидая меня.

На стене заброшенного кирпичного барака, мимо которого мы с Присциллой шагали, обнявшись, бился в конвульсиях нарисованный яркими красками проповедник в фиолетовом пиджаке с двумя рогатыми бычачьими головами. На обеих мордах горели кровавые глаза без зрачков, обе пасти были распахнуты в безумном вопле. Одно копыто проповедник воздевал к небесам, другим держал толстенную телефонную книгу. Сбоку от граффити шла надпись: «ОСТОРОЖНО, СЕКТА!»

Дело было в ночь с субботы на воскресенье. До нашего концерта оставалась еще целая неделя.

– Плакса, а тебе не кажется, что Аня тебя хочет? – Вопрос сопровождался искренней и непосредственной улыбкой.

Я громко закашлялся – сперва от неожиданности, потом от смеха.

– Аня – меня? С чего ты взяла?

– Как – «с чего взяла»? Это же видно невооруженным глазом!

– Ты из-за того, что она на тебя огрызается постоянно? На мой взгляд, тут немножко не то. Понимаешь, милая, я всегда был ее единственным другом. А сейчас она чувствует, что теряет меня…

– Не только из-за этого. Заметь: какую бы идею ты ни предложил, она всегда на твоей стороне…

– …Так же как и ты, и Хорек, и Фома, – завершил я.