Алексей Санаев - Золотая книга. Пурана № 19

– О боже! – прошептал я, низко наклоняя голову над землёй, когда не оставалось уже никаких сомнений, что сладкая парочка направляется к нам. – Летас! Эта полянка, на которой мы тут лежим! Она вообще для чего?!

Профессор посмотрел на меня с ужасом. Я, еле дыша, спешно похватал всю нашу поклажу: камеру, верёвку, пистолет, – и мы, не сговариваясь, начали медленно отползать назад в банановые кущи. Скрылись мы за их огромными листьями как раз вовремя: в нескольких метрах впереди нас зашелестели листья, и на нашу лежанку вышел тот самый немощный старейшина в сопровождении Савитри.

Я едва удержался от хохота при виде такого зрелища и немедленно схватился за фотокамеру. Если бы Савитри могла только видеть весь комизм своего положения! Она стояла, надменно оглядывая сверху вниз своего попутчика так, как будто это он был её приобретением на сегодняшний вечер, а не наоборот. Старик же явно нервничал и, судя по жалобному выражению лица, уже был не рад, что сограждане бросили его на выполнение такого ответственного задания. Он несколько раз обошёл вокруг стоявшей, как свечка, индианки, потом – неожиданно для всех нас – сел на траву и потянул Савитри за руку за собой.

Я был готов наслаждаться этой любовной игрой сколь угодно долго, настолько весело мне было. Но в этот самый момент Савитри произвела какое-то мимолётное движение ногой, будто стряхнула пыль со ступни, и старик беззвучно упал навзничь, а ещё мгновение спустя – я не успел даже вскочить на ноги – она села ему на грудь, зажимая руки своими ногами и нажав рукой на подбородок так, что голова его оказалась задранной назад, а изо рта вырвался только сдавленный хрип.

Мы с Гедвиласом вылетели из кустов.

– Как это было? – горделиво улыбнулась Савитри, поправляя свободной рукой причёску. – Пистолет вам не понадобится.

– Вообще-то это моя работа – спасать девушку из лап людоеда, – ответил я, широко улыбаясь, но она махнула рукой:

– Вас дождёшься… Давайте-ка лучше сюда верёвку и снимите эту импровизированную повязку со своих чресел. Во-первых, без неё вы выглядите привлекательнее, Алексей, а кроме того, нам нужно чем-то закрыть рот этому донжуану.

Операция прошла идеально: старик вождь даже не пискнул. Мы туго стянули ему руки и ноги, заткнули рот кляпом и оставили на ложе любви, чтобы до рассвета ему было о чём подумать. Например, сказала Савитри, о том, что за женщинами можно ухаживать и по-другому, чем просто тянуть за руку на солому.

Летас между тем продолжал нервничать, совершенно не разделяя нашего веселья:

– Слушайте, ну побыстрее нельзя? Мы же поздно… Нам ещё Золотую Книгу…

Действительно, перед нами теперь стояла не менее важная задача: необходимо было пробраться к святилищу и извлечь из камня золотую страницу, чтобы сфотографировать её содержимое.

Достигнув священного камня, мы с Летасом первым делом тщательно замотали лица листьями сатинового дерева, которые применяли местные жрецы для защиты от испарений. Ядовитый газ, идущий из глубины камня, в любом случае добрался бы до нас через эти повязки, если бы мы замешкались, – тем более что позволить себе завязать глаза по примеру жрецов мы не могли, но другого выхода просто не было.

Впрочем, я несколько успокоился, вспомнив штифт, который удерживал дверцу каменного саркофага. Действительно, ларчик открывался весьма просто, но для того, чтобы вскрыть его, нужны были усилия двух человек. Через минуту после того, как мы сели перед матово-золотой дверцей, мне удалось распахнуть её, и, не успев вдохнуть, мы опустили руки в чёрную бездну ниши, чтобы секунду спустя извлечь из неё холодный золотой слиток. Золотая страница была у меня в руках – весила она, как мне показалось, не меньше шести-семи килограммов.

И здесь случилось страшное: не успел я захлопнуть крышку ядовитого хранилища, как профессор, неожиданно крепко схватив меня за руку, второй рукой схватился за шею и, издав тихий хрип, легко опрокинул голову назад, падая прямо на руки Савитри Пали.

В то же мгновение я почувствовал сильную рябь в глазах, но сознание мне удалось сохранить. Я не очень хорошо помню, как отползал от камня, как потом лежал на траве, сотрясаясь от накатывавшей тошноты и одновременно борясь со смертельным сном, который поразил меня. Я лишь смутно видел, как Савитри тащила бесчувственное тело профессора подальше от поляны, в кусты, как поливала его лицо водой и собственными слезами. Я впервые видел, как она плачет, и от этого ощущение нереальности происходящего было ещё сильнее….

– Фотографируйте, фотографируйте, что вы валяетесь?! – вдруг услышал я и открыл глаза. Рябь прошла, и моё близорукое, но всё же зрение вернулось ко мне.

– Профессор! – Я попытался вскочить и ощутил ещё не прошедшую слабость во всём теле.

Она обернулась, осветив фонарём результаты своей спасательной операции. Грузное тело нашего коллеги лежало между кустами: он запрокинул руки и безмятежно спал.

– Очнётся, – запыхавшись, сказала Савитри. – Думаю, очнётся. В крайнем случае придётся тащить его в лодку на себе. Но это неважно – нам дорога сейчас каждая минута.

– Я забыл вспышку! – вдруг вспомнил я. – Она осталась в лодке.

Савитри пренебрежительно фыркнула, совершенно забыв, по-видимому, о том, что я спас ей жизнь всего лишь минут двадцать назад. Я с трудом встал на ноги, разминая затекшие мышцы. Ядовитый газ, похоже, действительно был бронебойным. Савитри стояла рядом со мной, оглядываясь по сторонам на случай внезапного нападения и небрежно крутя в руках свою любимую пушку.

– Пристрелить вас? – вежливо осведомилась индианка.

– Фигня! – Я схватил с земли камеру и начал крутить все колёсики одновременно. – Светите фонариком, я сделаю снимки!

Только теперь у меня появилась возможность рассмотреть предмет, ради которого я уже две недели рисковал жизнью. Золотая страница была покрыта ровными рядами значков, напоминающих иероглифы, – только не египетские, а скорее лувийские [33]. Они повторялись довольно часто, хотя и с небольшими вариациями, что могло свидетельствовать и о слоговом характере азбуки. Несколько десятков строк горизонтального текста были явно написаны так называемым бустрофедоном – это не привычное нам направление письма слева направо, как в кириллице или латинице, и не письмо справа налево – так пишут арабы или евреи, – это чередование, когда каждая последующая строка начинается с той стороны листа, где закончилась предыдущая. Бустрофедон характерен для ранних письменностей Азии и Ближнего Востока, так что ничего удивительного в этом не было.

Удивляло другое: некоторые значки и вправду были разительно схожи с письменностью долины Инда, так что профессор, скорее всего, не ошибался. Я придвинулся к нему, взглянул поближе на один из значков – изображение, похожее на латинское U с разветвляющимися концами, – и вспомнил: именно такой знак изображён и на нескольких самых известных печатях древнеиндского периода.