Астра - Избегнув чар Сократа

…А из сена тем временем наползают мошки, жучки-паучки-мотылечки, целое сообщество в одной копне. И далеко не всем улыбается летнее солнышко. Вот на бумагу с трудом взобралась ободранная пятнистая моха — крылья изломаны, ног не хватает, усики тоже не целы; вскарабкалась и застыла в изнеможении прямо на строчке. Мешает, да жаль сгонять, кругом необоримый сенной навал. Сколько их пострадало в бедствии «сенокос»!

Лежу, смотрю… и не понимаю. Ободранная моха и я… Связи не различаю, не улавливаю. А ведь должна быть… по жизни.

Лежу, смотрю.

Зато уж производственные дела теперь в большом-большом порядке. Бурим, пишем, опробуем. Да еще уехал Клюев. Повез Вам мой привет и льдисто-лиловый образец гипса с глубины сто метров. Мы взяли его еще горяченьким от обуривания и с ювелирным старанием отбили по затертостям геологическим молотком. Да украсится им Ваш рабочий стол!

Вот.

А и прощался наш Боря четыре дня, а и гуляла на проводах вся обслуга, все, с кем он не успел поругаться. Бедный Боря! На причале, смурной и мутный, он вяло сжал мою руку и сказал с проникновенной запиночкой.

— П-прощайте, Астра. Жалею, что не встретил вас раньше.

— А зачем? — пренаивно спросила я.

— Н-ну, я бы что-нибудь придумал.

— Например?

Я хихикнула. А он чмок меня в щеку, а я дерг его за хохол на темечке. На том и расстались.

Странный, странный человек! Шутки и анекдоты не смешат его, красоты природы не впечатляют, если он в одиночестве и некому о них тут же поведать; всегда напряжен, обидчив, застенчив до косноязычия. И с таким-то характером ссорится напропалую… Или потому и ссорится, что «с таким характером»? Бедный Боря!

После его отъезда в огромном доме остались три человека. Вы знаете Коробковых, Марина, красивая пара, не правда ли? Полгода, если не больше, придется мне жить бок о бок с этим семейством. Молодые, им всего по тридцать два года, они вместе уже одиннадцать лет! И, как я посмотрю, между ними далеко не все ладно, хотя это, бесспорно, не мое дело. Синеглазая Рая влюблена в него безоглядно, рабски, она без него не живет, каждую минуту ждет, ищет, а, найдя, ведет домой, где молчание, ссоры и насущные дела составляют обыкновение их семейной жизни.

«Ах, если бы, — мечтается ей, — если бы хоть одним годочком быть моложе него!» Ей хочется большей уверенности.

Зато сам Иван, когда трезв, человек удивительный, необыкновенный, бескорыстная простая душа. Последнюю рубашку, как говорится, снимет и отдаст. А как четко знает буровое дело, орудует рычагами, отдает команды — любо-дорого! А гоняет машину! Я сижу, не жива, не мертва, и твержу как заклинание. «И какой же русский не любит быстрой езды, и какой же русский…», а он лишь посмеивается да позволяет себе прикуривать на скорости в сто тридцать километров в час! Сама я сажусь за руль лишь по необходимости.

Да, Марина, смешные дела: помните, тот мастер? с ним полный конфуз. Вобравши в голову невесть что, он пожаловал ко мне при полном параде — в черном костюме, лаковых ботинках, даже в шляпе. И что же? В белой рубашке с галстуком, с прилизанными волосами он показался затрапезным упертым мужичонкой с плоским лицом и желтыми кошачьими глазами. Где его стать, где литая медь в берендеевой темной чаще? Их нет, их нет, вот и сходи с ума…

Моя беда: я проседаю под впечатлением «другого» и с трудом восстанавливаюсь. Сосредотачиваюсь, напрягаюсь и словно выхожу на свет. Главное, не строить из себя жертвы. Конечно, это еще не Служба, а только службишка, как в сказках сказывается, Служба будет впереди, но уже нелегко. Таковы плоды интернатского взращивания. Любимые дети смелы и победоносны, а другие… другие выруливают в мир кривыми дорожками, борясь с напутствием «все равно ничего не выйдет». Я не жалуюсь, просто обиды детства жгут огнем.

«Под старость все матеря находятся», — говаривала нянечка в интернате. Это к слову.

Зато теперь можно шутить, как вздумается, быть, наконец, свободной и раскованной… Тра-ля-ля! Как, думаете, его имя? Людвиг. Людвиг ван Кротов. Хи-хи.

Я легкомысленная, да, Марина? Да, да, сама знаю, все я да я… Валяюсь тут на сене и даже не поинтересуюсь, как Ваши дела?

Как Ваши дела? Как Вам живется, тонкая женщина с золотыми волосами? Вам смешны мои бредни, не правда ли?

Знаете, как я распечатываю Ваши письма? На принтере, особенным шрифтом, красивым и женственным, да на цветной бумаге. Разве что духами не прыскаю. Хи-хи!

от Марины 3 июля

Скажи-ка, моя красавица, что «необыкновенного» в том, что буровик водит машину, ладит с бригадой (и пьет, разумеется, вместе в нею)? Ровно ничего. Так не твори себе кумира. Коробков, без сомнения, видный мужчина и на отличном счету у начальства, но ведь он груб, Астра, необоримо груб, как ты не замечаешь? В его присутствии я всегда ожидаю хамоватой шутки, готовой сорваться с его губ. Со всем тем, он парень не промах, а ты слишком молода, чтобы скрыть свое восхищение. Вспомни-ка ревнивые глаза-гвозди да звон разбитой посуды, пораскинь мозгами и остерегись.

В Управлении все так, как тебе помнится, разве что жарко и воняет резиной, которую жгут под столь памятной тебе стеной. Перемены-переименования мало-помалу движутся, с кем-то мы сливаемся-разливаемся, но полевиков, в том числе и тебя, это пока не касается, тем более, что тобою довольны.

Да еще приехал Клюев. Он полон впечатлений от нового гидрогеолога, от «девушки с пушистой русой косой и запасами прикольной музыки». Поздравляю. Мелькнул и скрылся, как мимолетное видение, мстит, надо полагать, в ближайшем трактире за долгую разлуку с культурными центрами.

Еще раз: не увлекайся грубой силой, не ищи приключений на свою голову. Так-то.

от Астры 6 июля

Нет, нет, Марина, Вы не правы, Коробков не заслуживает плохих слов. Он и вправду не «принц» а простой буровик, умный и веселый. А грубость… на меня же она не распространяется. А ведь едучи сюда, я заранее боялась начальника. Эта боязливость у меня с детства, она — моё поле сражения. А вообще… специалист-то, сказать по совести, пока на троечку ведь я. Так что Иван Николаевич — моя добрая удача. Тут я не уступлю!

Эх, если бы он не пил! Горе-горькое… сколько наших богатырей стучат стаканами по кабинам, по машинам!

Вот он идет, пошатываясь, навстречу мне по тропинке.

— Ш-ш, не шуми, — прикладывает палец к губам, — хоть ты не ругай меня.

Жена встречает его визгливой картечью, и вот уже Иван, словно раненый медведь, начинает крушить все и вся, а нежная блондинка — орошать слезами подушку, будто и не она минуту назад рвала его на части. Но спокойствие: к вечеру он придет в себя, даст «твердое обещание», а она поверит с тихим счастьем в небесных глазах.

Не соскучишься.

Вы… в чем сегодня? В зеленом? Мой любимый цвет. С Вашей бледностью и глазами русалки это восхитительно! Вам поклоняются, с Вас не сводят глаз, о Вас мечтают все окрестные мены.