Филипп Джиан - Трения

Наконец, разыскав в гараже два фонаря и ракеты, оставшиеся еще от Четырнадцатого июля, — они могли пригодиться, чтобы хоть капельку осветить океан, — мы двинулись в путь. Нас было человек пять‑шесть мужчин. Женщин Роже уговорил остаться: пусть лучше дозваниваются куда надо, нечего шляться по берегу и искать приключений па свою задницу, когда в этом нет особой необходимости, простудятся еще. Мы с Роже сели вперед, остальные, ворча, кое‑как утрамбовались на заднем сиденье. Трогаясь, он бросил на меня свирепый взгляд. Потом выжал сцепление.

— Дети — это огромная ответственность, — процедил он, растянув губы в нехорошей улыбке. — Колоссальная ответственность, черт подери…

Я не собирался спорить с этим кретином. Но по его тону, по тому вызову, который постоянно звучал в его голосе, когда он обращался ко мне, я мог догадаться, что его дела с моей матерью идут на лад, и мысленно проклинал ее. Готов был задушить собственными руками.

Роже остановился у пивной с опущенными до весны металлическими шторами. Все вышли из машины и отправились на берег. Я привел их к месту, где кучкой лежала одежда Цецилии. Какой‑то тип отошел в кусты и начал блевать, делая нам знаки рукой, что, мол, ничего, все в порядке. Потом мы пошли к океану, и Роже стал кричать «Цецилия», сложив ладони рупором. Мы тоже начали орать и звать ее, обращаясь в темноту. Перед нами была как будто черная стена.

— Я знаю, где можно взять лодку, — объявил Роже. — Без лодки не обойтись.

Мы бросились за ним к машине, он достал ручку домкрата, и мы побежали мимо прибрежных домов. Двое остались около машины, чтобы разобраться с ракетами.

Вскоре одна из них взлетела в небо, как стрела, оперенная огненными искрами. Роже в этот момент как раз справился с замком. Мы обернулись и посмотрели на пустой океан. Роже поднял железную штору. За ней оказалась даже не лодка, а маленькая шлюпка. Мы взвалили ее себе на плечи и вернулись на берег.

Новоиспеченные пиротехники старательно решетили небо свистящими снарядами. Они придумали, как их зажигать — с помощью сигары, и были страшно довольны. Но океан оставался пуст и безмолвен, и было непонятно, что делать. Человек, который блевал, был белее полотна. Что до остальных, то больших козлов я в жизни не встречал.

Не спрашивая моего согласия, Роже усадил меня с собой в лодку. Другие остались прохлаждаться на пляже.

— Для начала садись на весла, — велел он мне. — Садись на эти хреновы весла.

Ветер растрепал ему волосы, обнажив лысину и подняв, точно обрывок тряпицы, прядь, обычно приклеенную ко лбу. Казалось, это нисколько его не смущало. Ему было глубоко наплевать на то, что я о нем подумаю, на меня самого и на мою дремучую шевелюру, ведь мы были с ним вдвоем и такие мелочи не имели никакого значения.

— Мужик ты или нет? — добавил он, направив мне фонарь прямо в лицо.

Это его рассмешило. Я налег на весла, и мы отчалили.

— Вот видишь, чем все может кончиться? — продолжал он. — Видишь, что бывает, когда переходишь границы?

— Можете дать мне фонарь? — спросил я. Он посветил направо‑налево, потом скроил гримасу:

— Да на кой тебе фонарь? Чего ты будешь с ним делать?

Я понял, что он пьяней, чем кажется. Он был совершенно пунцовый, а глаза блестели, как лак для ногтей. Я продолжал грести наугад, решив не связываться. Мне было жарко, и при этом все тело заледенело. Роже сидел, склонившись вперед, поигрывая фонарем, и время от времени небрежно светил на поверхность воды. Потом снова направил луч мне в лицо, чтобы посмотреть, как я отреагирую. В общем, ему просто нравилось меня дразнить, как дразнят собаку за забором.

— Вам нетрудно было бы перестать на минутку? — осведомился я. — По‑моему, мы здесь не для этого.

Он наклонился ко мне:

— Не для этого, говоришь? Ты что, издеваешься?

— Послушайте, мы, вообще‑то говоря, ищем вашу дочь. Припоминаете?

— Мою дочь? Какую еще дочь? У меня нет дочери.

Я повернул направо. Берег показался мне очень далеким.

— Если б это была моя дочь, мы бы тут не торчали, — добавил он. — Уж можешь не сомневаться. У этой не все дома, как и у ее мамаши.

— Будем надеяться, что она вас слышит, — сказал я. — И ничего не упустила из сказанного.

— Да ладно! Думаешь, я по ней скучать буду? Полагаешь, нам делать нечего, только скучать по вас? Да мне от нее ни днем, ни ночью покоя нет, и так много лет подряд. Ни дня покоя! С самого начала одни неприятности. Так с чего я теперь буду слезы лить?

Несмотря на свежий воздух, мне казалось, что до меня долетает его зловонное дыхание. На нас спикировала чайка, потом снова взмыла в воздух.

— Но ведь существует хоть что‑то человеческое… — заметил я.

— Мы и делаем человеческое: ищем ее на лодке. А большего вы не заслуживаете.

Редкий говнюк. Впрочем, таких немало, чему тут удивляться? Бедняжка Цецилия, прожила всю жизнь с этаким экземпляром. И он еще спит с моей матерью! Если уж она дошла до такого, значит, дело плохо. Похоже, совсем докатилась.

— Знаю я, о чем ты думаешь, — сказал он. — Именно сейчас. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

— Все может быть, — сказал я. — Только у вас телефон звонит.

Он стал рыться в карманах, не спуская с меня глаз.

— Не советую тебе доставать нас. Нас с твоей матерью. Это так, дружеский совет. Не лезь. Потому что я знаю, о чем ты думаешь.

Телефон звонить перестал, зато загудела машина. Я повернулся к берегу, усеянному бледными огоньками, очерченному узкой полоской сероватой пены.

— Мне можно испортить жизнь один раз, но я не дам испортить ее дважды, — заявил он.

Я пытался разглядеть, что происходит на берегу, и угадать, где мы оставили машину. Его это нимало не интересовало.

— Думаешь, она твоя собственность? Эй, мудила?

Я повернулся к нему. Слюной он еще не брызгал, но все к тому шло. Он явно собирался выместить на мне накопившиеся обиды. Видно, дожил до того возраста, когда ищут виноватых. И надо же было мне попасться ему под руку!

Я пристально смотрел на него и молчал, а сам тем временем приналег на весла, направляя лодку к берегу. Там запустили еще одну ракету. Она взлетела зигзагами и на мгновение замерла над нашими головами.

— Я, по‑твоему, буду все это терпеть?

— Понятия не имею. Мне‑то какое дело?

Он попытался пнуть меня ногой, но был слишком пьян, к тому же сидел далеко, в глубине лодки. Я тоже держался настороже, поэтому удар, медленный и вялый, не достиг цели. Я вскочил на ноги, подняв весло для обороны.

— Ну же, — промямлил он. — Только попробуй!

Наверно, я был недостаточно зол. Во всяком случае, не настолько, чтобы раскроить ему веслом череп. Однажды я размозжил башку Ольгиной собаке, когда она взбесилась и попыталась перегрызть мне горло. Так что я знаю, как это бывает. Приятного мало. В общем, я сел.