Яков Рахманов - Судьба, или жизнь дается человеку один раз…

Поскольку газеты многих стран пестрели, где короткими заметками, где подробными рассказами о спасении русского ученого–водолаза, то в Ленинграде меня уже ждал консилиум из самых авторитетных докторов. Со мной передали поминутный отчет на двадцати страницах об операции спасения и ее результатах. Тем не менее от меня потребовали подробный рассказ — с момента первого погружения в тот день. Потом меня отпустили, а члены консилиума остались совещаться. Я пошел ходить по коридорам, чтобы расхаживать ноги, правая нога заметно приволакивалась. В конце коридора был выход на балкон. Мне страшно захотелось вдохнуть свежего морозного воздуха и поглядеть на зимний город. На морозе зуд в ногах усилился. Я решил прыгнуть без разгона с места обеими ногами. Результат прыжка — едва более двадцати сантиметров — глубоко меня поразил. Ранее, в экспедициях на корабле, я бывал рекордсменом по прыжкам с места. Вернувшись в палату, я решил осмотреть правую ногу и пошевелить ею в разных положениях. Колено слабо слушалось, но сгибалось и разгибалось, пальцы не двигались совсем. Доктор Ким, напутствуя меня перед отправлением в Германию, предупредил, что многое мне придется восстанавливать усилием мозга и нервами, посылая конечностям определенные команды. Я взял медицинский резиновый жгут и стал притягивать к себе большой палец. Он подался довольно легко, расслабив жгут, даю ему команду вернуться назад, палец слабо шевельнулся и застыл. Снова натягиваю жгут, и снова стараюсь сдвинуть палец. До вечера три пальца стали меня слушаться, хотя делали они это не очень охотно и резво.

Спустя два дня меня можно сказать взяли в оборот: четыре различных массажа, два из них водные, лечебная физкультура, иглорефлексотерапия, ледяная ванна и, конечно, медикаментозное лечение. С утра до вечера я, как на работу, ходил на процедуры. К концу недели консилиум разрешил лечащему врачу назначить мне прогулки. Он же сообщил уважаемым профессорам, что я уже второй день хожу на первый этаж за газетами (моя палата была на пятом этаже). Один из профессоров сказал одобрительно, что такие пациенты им очень импонируют. Через два месяца, когда все процедуры закончились, а здоровье значительно улучшилось, я взмолился о том, чтобы меня отпустили домой. После недолгих уговоров остаться еще на некоторое время, мне все–таки принесли билет во Владивосток с рекомендациями на продолжение лечения. Дома наши врачи сразу отправили меня в спинальный санаторий. Я сам делал комплекс упражнений в течение года. Но зуд в ногах остался на всю жизнь. Но, тем не менее, ровно через год после возвращения из Ленинграда я прошел водолазную комиссию, получил разрешение квалификационной комиссии на проведение водолазных работ с ограничением глубины до двадцати метров, организовал экспедицию во Вьетнам и стал по–прежнему исследовать рифы под водой.

Примерно за полгода до этого в Институте проходила комплексная проверка из Москвы по всем направлениям нашей деятельности, в том числе по повышению профессионального уровня ведущих научных сотрудников. Один из членов комиссии, представитель Высшей аттестационной комиссии СССР, обратил внимание на то, что я, имея более полусотни публикаций — и из них пять монографий, до сих пор хожу в кандидатах наук. По правилам ВАКа, я могу защищать докторскую диссертацию без ее написания, а лишь сделав доклад по совокупности работ. При этом надо найти совет, который согласится принять этот доклад. Такое положение меня устраивало. Было относительно сводное время, я восстанавливался после кессонной болезни. Мы созвонились с московским институтом, в который я ездил ранее на «предзащиту», они согласились принять диссертацию, предупредив, что если будет меньше десяти официальных отзывов, то защиту не назначат.

На автореферат пришло одиннадцать официальных положительных отзывов. Отзывы трех оппонентов тоже были положительными. Когда я поднимался на трибуну для доклада, в зал вошли мои оппозиционные дамочки и принесли три отрицательных отзыва. Это уже был в известном смысле перебор отзывов. Едва закончился доклад, от моих противниц посыпались вопросы, практически не касающиеся сути доклада, главным образом о значении микроструктуры в различных признаках. Я ответил, что микроструктуру скелета нельзя расценивать как важный признак, так как пока неизвестна природа ее происхождения, а в большинстве случаев, она вторична. Далее я продолжил, что через все мои работы, а также в докладе проходит мысль, что такие признаки, как «больше», «меньше», «яснее» и т.д. ничего не дают для систематики. «Бабушки» продолжали выступать, аппелируя по–прежнему к важности микроструктуры, сожалели, что я ее недостаточно учитывал, и заключали, что им трудно оценить, достойна ли моя работа присуждения степени доктора наук.

У меня сильно разболелась голова, и мне надоели эти ничего не значившие вопросы и выступления. В зале ощущалась какая–то аморфная атмосфера, стоял устойчивый шепоток, слушатели похоже беседовали о чем–то своем.. Необходимо было сменить настроение зала и все–таки напомнить о себе и своем деле, которое я защищал. До этого я старался корректно реагировать на эту мышиную возню хоть и уважаемых, но уже устаревших по своим взглядам ученых. Я разозлился и, не думая о возможных последствиях, решил «всыпать» своим противницам цитатами, используемыми в их известных книгах, и рассержено дерзко ответил: «Это же полный абсурд, подразделять семейства кораллов, как это делают мои уважаемые оппонентки, по таким признакам (я цитировал): «не наблюдается никакой структуры», «фиброзная структура, но не с четким рисунком», «видна более четко фиброзная структура» и т. п. Нельзя сравнить «никакую структуру» с любой «фиброзной структурой», будь она хоть «не четкая», хоть «более четкая». Невозможно сравнивать то, чего нет, с чем–то четким или не четким. Пусть кто–нибудь из присутствующих скажет, как отличить что–то нечеткое от более четкого? Кто и как устанавливает критерий четкости?». И, наконец я завершил: «Признать такую порочную идеологию и использовать на практике аналогичные признаки в любой классификации — это значит самому перечеркнуть всю свою многолетнюю работу по систематике ископаемых и современных кораллов».

Присутствующие на заседании оживились, усиливающийся шепоток прокатился волной по конференц–залу, в помещении почувствовалась какая–то иная аура, критические выступления прекратились, вероятно, наступал перелом в процессе защиты. Председательствующий призвал выступающих оценивать не только доклад, но и совокупность всех моих работ. Затем был десяток выступлений хотя и с известной долей критики, но, несомненно, в мою поддержку. Бывший мой руководитель заверил присутствующих, что он знает меня с первых шагов в науке и уверен, что в своих многочисленных публикациях мною рассмотрены важные моменты в изучении кораллов, а я вполне заслуживаю искомой степени. Мне кажется, что явный позитивный перевес в мою сторону произошел после выступления моей приятельницы Эльвиры Соловьевой, заместителя директора по науке института, в совете которого происходила защита. После обстоятельного выступления, содержавшего и справедливую критику, и положительные моменты, она подчеркнула, что результаты диссертации, несомненно, войдут в общую теорию таксономии в связи с разработкой новых критериев и принципов онтогенетической систематики. Последнее позволяет надеяться, что полученные данные будут использованы при разработке новой теории эволюции онтогенеза. Еще после нескольких выступлений моему академику Сергею Борисовичу Кречетову, похоже, показалось, что надо заканчивать это заседание (никакой пленки о моих, якобы, постыдных выступлениях ему никто не показывал). Он буквально в нескольких предложениях охарактеризовал мои исследования с момента появления в Академгородке, а в заключение сказал: «Считаю, что в лице Якова Ильича мы имеем крупного и разносторонне образованного ученого, умелого организатора как научных исследований, так и экспедиций. Он в равной степени достоин присуждения ученой степени доктора биологических и геолого–минералогических наук». Прения после заключения Сергея Борисовича как–то сразу прекратились. Выступать после самого авторитетного и главного геолога в академической фундаментальной науке страны считается неэтичным. Председательствующий, академик Комарников, обсудив доклад и основные мои работы, подвел итоги: «Мне представляется некорректным принести отрицательные отзывы за одну минуту до заседания. Это неэтично. Учитывая все выступления и работы Якова Ильича, я нахожу оправдательным его отказ от микроструктурного подхода. По совокупности всех этих обстоятельств, я, скорее, буду голосовать «за».