Давид Фонкинос - Идиотизм наизнанку

Я быстро написал записку Терезе.

С сегодняшнего дня у нас появился третий жилец.

Мне хотелось заинтриговать ее, выражаясь предельно расплывчато. Не увидев ни малейшей реакции с ее стороны, я заключил, что мне это не удалось. Я не торопился, не сомневаясь в том, что она скоро будет растрогана. Главное было играть по ее правилам, чтобы удержать ее как можно дольше. Я чувствовал себя как тяжелобольной, который внезапно готов признать этот факт, поскольку изобрели лекарство от его болезни. Я чувствовал себя уверенно — как курильщик, который умеет пускать дым кольцами; не было иного выхода, кроме как позволить событиям развиваться циклически. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Конрад должен выступить в качестве подопытной свинки, помещенной в закрытое пространство, он должен сделать так, чтобы разлюбившая меня женщина изменила свое утилитарное отношение ко мне. Случайностей не существует, понятно без слов, что я поставил все на Конрада. Я был так счастлив, что моим мучениям скоро придет конец. Я не забывал и о другом, о радости встречи с Конрадом. Само собой разумеется, даже если я и собирался использовать его в своих целях, то все же не переставал обожать его. Но чтобы оправдаться, я напомнил себе, что мой первый порыв был мгновенным. В конечном итоге так всегда и бывает: выигрываешь, когда делаешь что то спонтанно, не раздумывая.

Эглантина повела себя безукоризненно. В тот момент, когда я представил ей Конрада, несколько опасаясь ее реакции, поскольку его присутствие добавляло ей работы, она радостно раскрыла ему объятия, забавно переминаясь при этом с ноги на ногу. Так, наверное, принято приветствовать друзей в Гонолулу. Она педантично соблюдала вечернее расписание на пятницу, поэтому бросилась в ближайшую бакалейную лавочку, чтобы купить ингредиенты для коктейля под названием «Добро пожаловать». Конрад помогал ей на кухне, да так проворно, что они даже не слышали, как я поинтересовался, все ли у них в порядке. Взрывы смеха, летящая по воздуху кожура апельсинов! Эглантина не налегала на ром (эвфемизм), будучи уверенной, что Конрад еще не достиг того возраста, когда можно напиваться. Мне же показалось, что он не дурак выпить; правда, виной тому могли стать блестящие разноцветные соломинки для коктейлей, купленные Эглантиной. Конечно, для полного веселья не хватало Терезы. По расписанию это было не ее время, в пятницу по вечерам гостиная была записана за мной. Позже Эглантина, которую я никогда до этого не видел в таком прекрасном расположении духа, решила идти домой. Она настаивала на том, что хочет прийти завтра; об этом и речи быть не могло, суббота как никак, но она утверждала, что собирается делать покупки в нашем районе. Сперва я настаивал на своем, но потом согласился. Стоит ли притеснять служанку, если ей хочется прийти поработать в субботу? Это было сделано прежде всего для Конрада, чтобы он приспособился к нашему домашнему укладу. А почему бы и нет? Они облобызались на прощание. Я был поражен, насколько все удачно складывается. Эглантина с первой же минуты прониклась к нему обожанием, возможно, это даже подвигнет ее на приготовление щей, поскольку щи — его любимое блюдо.

Мы с Конрадом настолько перевозбудились, что не могли заснуть. Мы пошли в гостиную, и, сам не зная почему, я стал говорить о Терезе. Конрад но уши ушел в мягкий диван. Создавалось впечатление, что диван был подогнан под его телосложение. Красивое зрелище: так сказать, белый квадрат на белом фоне. Этот Конрад — ну просто образец современного искусства. Предметы оценили его присутствие; и впрямь все они успокоились: одни — потому что успокоились, что их не сломают резким движением, другие — потому что их не будут подвергать вечерним излияниям взрослых. Присутствие Конрада ободряло. Он умел сопереживать. Мои беды выглядели теперь уже не такими страшными, поскольку он, казалось, взял на себя часть моих страданий. Странное ощущение, почти освобождение. Слова вылетали из меня, направляясь к нему, ни разу не вернувшись назад. Он мгновенно подался вперед, приложив руки к вискам, и я усмотрел в этом жесте молниеносную мольбу, желание помочь мне прийти в себя. Никоим образом это не могло быть случайной позой. Он задавал мне вопросы, проявляя огромный, неподдельный интерес. И я пустился в откровения. Гораздо больше, чем с Эдуаром, о котором больше не думал. Конрад слушал очень напряженно, не увиливая. Другие собеседники часто отвлекаются, слушая рассказы о наших бедах, их слух — величина переменчивая, точнее говоря, эгоистичная. Люди обычно ждут, что будут говорить о них, и, если разговор направлен в другое русло, они превращают наши истории в повод, чтобы вернуться к собственным невзгодам. Я говорю «собеседники», но имею в виду самого себя. Общаясь с Конрадом, я понял, что значит слушать другого. Я почти испытывал неловкость оттого, что он берет на себя весь груз моей хандры; это шло в диссонанс с коктейлем «Добро пожаловать». Я был взволнован тем, что у меня появился любящий друг. Он попросту устроился рядом со мной, само сочувствие, и похлопывал своей пухлой ручкой по моему подрагивающему плечу. Теперь он был рядом, и все пойдет хорошо. Я заплакал. Отныне никаких отступлений. С первого же вечера мой план был нарушен. Подразумевалось, что я буду отцом, а он — сыном, и вот он утешает меня как после первого причастия. Мы обнялись. Мы уже были знакомы почти семь часов. Спокойной ночи.

Проснулся я счастливым. Моим первым порывом было сразу же пойти в комнату Конрада, и этот порыв напомнил мне, как в детстве в рождественское утро я, возбужденный, опрометью мчался к подаркам. Он любезно проснулся, чтобы сделать мне приятное. И протер глаза еще слабыми после пробуждения руками. Я спросил, что он собирается делать, но, как и у двух других квартирантов, у него не водилось надоедливых друзей. В его распоряжении был весь уикенд. Пока он вставал, я решил сходить за теплыми рогаликами. Я позволил ему остаться в пижаме. Я стремглав сбежал по лестнице и поцеловал дверь булочной. Закрыто. Было еще рано. Ни единой кошки в поле зрения. Когда оглядываешься по сторонам, чтобы удостовериться, что тебя никто не видит, сразу чувствуешь себя идиотом. Все еще дрыхли без задних ног. Я вернулся с пустыми руками, без рогаликов. Бедняга Конрад, я разбудил его в половине шестого. Перед тем как вернуться с поникшей головой — признак крупной неудачи, — я провел брифинг с собственной персоной, чтобы дать оценку сложившейся ситуации. Да, я потерял управление. Моя цель — вернуть Терезу, моя цель — растрогать ее с помощью Конрада, и тут то я допустил оплошность. Я постарался взять себя в руки и списать этот непонятный ажиотаж на счет добродушия Конрада. Это правда, добродушие выводит из равновесия.