Сергей Преображенский - Семь снов черного кота

- Так может, все–таки подкрепимся? — предложил Валерка, — Нам же еще камень тащить!

- Ладно, давай, пока Пифагор не видит! — согласился Сизиф.

Бобы показались Валерке просто на удивление вкусными, хотя если вдуматься ничего странного в этом не было, ведь он не ел уже… А вот сколько времени он не ел Плотников точно сказать не мог, ибо потерял счет дням. Впрочем, в этот момент он ни о чем таком даже не думал, а просто наслаждался пищей, пока не услышал за спиной строгий голос.

- Бобы есть нельзя!

Обернувшись, он увидел Пифагора. Увлекшись едой, он даже не слышал, как тот подошел.

- Ну, вот и пообедали! — пробормотал Сизиф и сплюнул с досады.

Но философ пропустил его сарказм мимо ушей и обратил свою речь непосредственно к Плотникову.

- Знаете ли вы молодой человек, что из одного и того же перегноя возникли люди и проросли бобы? — спросил Пифагор и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос продолжил, — А несомненные доказательства этому такие: если боб разжевать и жвачку выставить ненадолго на солнечный зной, а потом подойти поближе, то можно почувствовать запах человеческой крови; если же в самое время цветения бобов взять цветок, уже потемневший, положить в глиняный сосуд, закрыть крышкой и закопать в землю на девяносто дней, а потом откопать и открыть, то вместо боба в нем окажется детская голова или женская матка!

- Умеешь ты Пифагор аппетит испортить, — мрачно проговорил Сизиф и, повернувшись к Плотникову, добавил, — Идем камень искать!

Он зашагал вниз по склону, но Валерка решил задержаться на несколько минут, чтобы послушать великого философа.

- Бобы едят либо варвары, либо глупцы! — добавил Пифагор, глядя вслед удаляющемуся царю Коринфа.

- Но Сизиф не производит впечатления глупого человека, — вступился Плотников за своего товарища по несчастью.

- Царь Сизиф, не умен, а хитер, а это разные вещи. Недаром хитрость зовут «умом дураков». Кстати именно за свою хитрость он и несет свой крест, точнее камень.

- Но он сказал мне, что его наказали за то, что он пошел смотреть на звезды, и провалился в яму!

- Было бы странно, если бы он сказал вам правду! — усмехнулся Пифагор, — Итак, слушайте. Не было в Элладе царя хитрее Сизифа. Когда настал час и к нему явился Танатос, чтобы низвергнуть его в царство мертвых, он встретил его как самого почётного гостя, устроил в честь него пир и рассказал ему самые свежие сплетни. Когда гость немного расслабился, Сизиф похвастался колодками необычной конструкции и в процессе демонстрации их устройства быстро заковал незадачливого бога. На несколько лет все смерти на земле прекратились. Даже разрубленные пополам воины продолжали жить. Тогда уже не выдержал этого издевательства бог войны Арес. Он лично прибыл в Коринф, освободил Танатоса, и без лишних церемоний доставил Сизифа прямиком в царство мёртвых.

Умирая, Сизиф решил испытать любовь жены и приказал ей бросить его тело на площади без погребения. Поскольку священный обычай был дерзко нарушен, Сизиф обратился к Аиду и Персефоне с просьбой отпустить его в мир живых на три дня, чтобы он мог позаботиться о собственных похоронах, а заодно и примерно наказать жену. Боги царства мёртвых, растроганные его благородным негодованием, пошли ему навстречу. Однако, вернувшись в мир живых, Сизиф даже и не подумал выполнять своё обещание. После воскрешения он прожил ещё много лет, пока за его душой не явился отец Автолика, небесный покровитель воров и плутов Гермес, который и вернул беглеца обратно в Аид.

- И откуда, только вы все это знаете? — невольно восхитился Плотников.

- Я долго живу, — признался Пифагор, — Вначале я был Эфалидом, затем я вошел в Евфорба, был ранен Менелаем и Евфорб рассказывал, что он был когда–то Эфалидом. Как странствовала его душа, в каких растениях и животных она оказывалась, что претерпела она в Аиде, и что он видел там, как за россказни о богах душа Гесиода стонет, прикованная к медному столбу, а душа Гомера повешена на дереве среди змей.

После смерти Евфорба душа моя перешла в Гермотима, который, желая доказать это, явился в Бранхиды и в храме Аполлона указал щит, посвященный богу Менелаем.

«Отплывая от Трои, — говорил он, — Менелай посвятил Аполлону этот щит, а теперь он уже весь прогнил, осталась только обделка из слоновой кости».

После смерти Гермотима я стал Пирром, Делосским рыбаком, и по–прежнему все помнил, как я был вначале Эфалидом, потом Евфорбом, потом Гермотимом, потом Пирром. А после смерти Пирра я стал Пифагором и тоже сохранил память обо всем вышесказанном.

- А может ли обычный человек так же как вы сохранить память о своих прошлых воплощениях? — спросил Плотников.

- Может. Только для этого он должен очиститься.

- Как очистится?

- Не ешь недолжного, а именно ни рождения, ни приращения, ни начала, ни завершения, ни того, в чем первооснова всего. Иными словами нельзя вкушать от жертвенных животных чресла, яички, матку, костный мозг, ноги и голову. Про бобы я уже говорил… Да, еще нельзя употреблять в пищу и разное другое — крапиву, рыбу–триглу, да и почти все, что ловится в море, а также то что бегает по земле и летает в небе…

- А что вообще можно есть? — спросил Валерка.

- Истинный любитель мудрости не нуждается в пище, — ответил Пифагор, — Впрочем, иногда он может пожевать мох, в изобилии растущий на скалах, который местные жители за тусклое свечение называют «солнцем мертвых». Он снимает усталость, просветляет ум и возвращает память о прошлых жизнях. Но глотать этот мох нельзя, его следует разжевать и выплюнуть…

* * *

Сколько прошло времени с тех пор как он начал катать камень на вершину горы, Плотников не знал — не было ни дня ни ночи лишь тусклое свечение мха. Он пробовал отсчитывать подъемы, но после 127–го сбился. Руки и ноги его окрепли, ладони огрубели и покрылись мозолями.

По совету Пифагора он иногда жевал мох, и тогда приходили сны, настолько яркие и четкие что их можно было принять за явь. Работе они не мешали, он засыпал буквально на доли секунды, по инерции продолжая катить камень, но за эти мгновения успевал побывать, то программистом в банке, то черным котом на ящике возле магазина, то вообще черт знает кем.

Однажды когда они с Сизифом спускались с горы, дорогу им преградили роскошные носилки украшенные золотом и драгоценными камнями. Носилки несли четыре здоровенных негра в набедренных повязках из леопардовых шкур. Рабы поставили носилки, откинулась парчовая занавеска, и на землю сошла небесной красоты женщина в белом шелковом платье. На пальцах ее сверкали изумруды, а золотую диадему в волосах украшали бриллианты и рубины. Плотников невольно вспомнил предупреждение Сизифа насчет женщин — возникшее вдруг желание и впрямь было настолько острым, что у него буквально потемнело в глазах.