Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

До их приезда еще целых восемнадцать дней. А до тех пор у меня есть собака. Самой было противно, какой необходимой мне становится Матильда. Особенно потому, что она оставалась ко мне совершенно равнодушной, позволяла себя почесать или погладить без всякого энтузиазма, оживлялась, только когда я ее кормила.

Весь декор ресторанного зала громким голосом кричал «бистро»: стены обиты узкими деревянными реечками, овальные зеркала, скорбное мяуканье Пиаф, реклама абсента и афиши Тулуз-Лотрека. Тем не менее запах тут был правильный, сочетание мяса и горячего жира.

Перед Марджи стояла тарелка карпаччо — тонкие ломтики сырого мяса, присыпанные каперсами и сбрызнутые оливковым маслом. Я заказала салат с козьим сыром и с чем-то еще — слово мне было незнакомо, — оказалось, это мороженый чернослив, странно, но вкусно, и с листьями горьковатого салата фризе, которые щекотали горло. Есть продукты, с которыми я не была знакома со времен их жизни в виде полуфабрикатов на полках «Апекса», было просто божественно.

За соседним столом две мамочки обсуждали домашнее обучение. Под столом сидели двое детишек и, кажется, складывали костер из хлебных палочек, а также, возможно, спичек. Одна мамочка подпирала плечом младенца — он смотрел на нас. Он — похоже, это был мальчик — сжимал в кулачке хлебную палочку. То был один из серьезных, немигающих младенцев. Он наблюдал за Марджи, которая наматывала лепестки сырого мяса на вилку и алчно, эстетично их поглощала.

— Хочу вам доложить, как продвигается книга, — сказала Марджи, как следует заправившись мясом.

Мороженая черносливина примерзла к моему языку. Я почувствовала: сейчас моя жизнь изменится. Перед мысленным взором возникли просторные витрины книжного магазина, заставленные экземплярами утраченного романа Набокова (написанного «Лукасом Шейдом», и тут мы лукаво подмигиваем). Возникло складское помещение, а в нем — палеты обернутых защитной пленкой книг в твердом переплете, с блестящей суперобложкой. Возникла скромная пояснительная надпись на последней странице, где упоминалось мое имя, — имя той, что нашла эту рукопись.

Марджи оттолкнула наполовину съеденное карпаччо. Огляделась в поисках сигареты, курить которую было запрещено. Смяла салфетку и бросила на стол.

— Первый редактор, прочитавший рукопись, сказал, что центральная бейсбольная сцена написана в манере газетных объявлений в разделе «Знакомства», — сказала Марджи. Процитировала письмо редактора: — «Сравнить эту сцену могу лишь с „Титаником“ — она так же идет ко дну».

Тем самым редактор в ученой манере сообщал, что сцена совсем хреновая.

Я поперхнулась своим фризе.

— В нашем ремесле поневоле станешь толстокожей, — сказала Марджи, накалывая на вилку еще один кусочек мяса. — Не переживайте, мы ждем ответа еще от нескольких редакторов.

Я попыталась проглотить облепившую нёбо гадость.

Над нами навис официант — можно было подумать, он только что выучился реанимировать людей по методу Генри Хаймлиха и ему не терпелось на нас попрактиковаться. Марджи принялась рассказывать об огромном читательском рынке из людей предпенсионного возраста и женщин в жизненной фазе «постэректильных отношений» — среди них огромный спрос на любовные романы. Она сказала, что сразу несколько издательств запускают целые серии, вовсю рекламируют их через Американскую ассоциацию пенсионеров и сайты для бабушек и печатают в них романы под заглавиями «Позднее лето любви» или «Счастье с третьей попытки». Марджи подначивала меня написать любовную сцену для пожилых читательниц.

— Оно почти как спорт, — сказала она, а потом от доброты душевной добавила: — Только в этом вы лучше разбираетесь.

Я не была уверена в ее правоте.

Младенец загулил и уставился Марджи в глаза. Мы дружно подмигнули милому серьезному существу, обреченному на домашнее обучение и жизнь среди поджигателей. Малыш выпятил в сторону Марджи верхнюю губу и издал четкий, хорошо отработанный пукающий звук. Она в ответ улыбнулась. Младенец ткнул в небо хлебной палочкой, словно чудаковатый дирижер, мобилизовал все лицевые мускулы и улыбнулся в ответ.

Разговоры вокруг смолкли — обедающие наслаждались этой сценой зарождающейся любви.

Я отчаянно ревновала к младенцу, на долю которого выпало столько внимания моего агента.

— Попробую, Марджи, обязательно попробую.

Марджи с дитятей глядели глаза в глаза. Я воспользовалась случаем и выплюнула несъедобную траву в салфетку. Официант пошел искать более вероятного кандидата на удушье.

— Как вы думаете, когда остальные редакторы дадут ответ? — спросила я, тактично напоминая, зачем мы сюда пришли.

— Через месяца два, — отозвалась Марджи, не сводя глаз с младенца. Ни тот, ни другая не мигали.

Официант принес десертные меню. Мне было непросто выбрать между крем-брюле и «Тарт Татеном», но «Татен» выглядел как-то заманчивее. Марджи грохнула своим меню о столешницу из искусственного мрамора.

— Не могу я так издеваться над своим телом, — сказала она. — А вы валяйте.

Ну, тогда и я не буду издеваться. Я положила меню на стол, хотя сладкого хотелось так, что аж в жар бросило.

— Вы лучше пока напишите эту любовную сцену, — посоветовала Марджи. — Отвлекитесь от бейсбола. Тянуть время — значит все загубить.

— Можно спросить совета: а как пишут любовные сцены? — Я все пробовала языком несуществующий десерт.

Марджи повернулась ко мне. Я почувствовала — она внутренне собралась, будто мы только сейчас заговорили о том, ради чего встретились.

— Напишите сцену, в которой женщина впервые осознает, что у них с мужчиной возникло взаимопонимание; в которой она открывает, что небезразлична ему. Женщины — а такое читают только женщины — очень любят взаимопонимание.

Я вздохнула.

— Все у вас получится, Барб. — Марджи махнула официанту, прося счет. — И не нужно для этого никакого особого ума, зря вы так думаете. — Она вытащила из сумки большой конверт и подвинула ко мне через стол. — Вот здесь обложки к одной из новых пенсионерских серий. Рассмотрите, может, они вас вдохновят. По ним ясно, на каких читателей это рассчитано. — Она расписалась на счете. — Ничего сложного, следуйте правилам и пишите посексуальнее.

Следовать правилам, подумала я, ладно.

Горло, ободранное фризе, горело, по-прежнему хотелось сладкого, так что я заехала в мороженицу «Наша вера», чтобы утешится шариком кофейного пломбира.

В основе «Нашей веры» лежало почитание молочных продуктов, включавшее в себя преклонение перед крупными млекопитающими. По их заповедям, строго запрещалось доить коров с помощью какой бы то ни было техники. Не то чтобы они были совсем амишами, но не были и ничем другим.