Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

— Неделю назад. — Неужели он успел забыть? — С тобой.

— Это больше напоминало стрельбу из машины на полном ходу. — Он забрал у меня поднос и поставил на стол.

— Ты…

— Я знаю, ты мне говорила. Я идиот. — Он налил два стакана лимонаду. — Сама делала?

— Да.

— Сядь, пожалуйста. — Я села. Он отхлебнул. — Отличный лимонад. — Я таращилась на него. Он был совершенно в своей тарелке, а я внутренне напряглась, как металлическая вешалка. — Зачем торопить приятные события, верно?

Он посмотрел сквозь большое окно во всю стену во двор, спросил про растущий там боярышник. Я понятия не имела, что это боярышник, и тем более не могла себе представить, как он понял, что это боярышник, — ведь на этом боярышнике не было ни листика. Грег заговорил про разные породы дерева. Он недавно разжился стволом европейской ивы с частного кладбища попечителей Вайнделла — ее завалило ветром во время метели.

— В канун Нового года я распилил ее на куски. Этим и занимался, когда ты приехала. Теперь ее нужно выдержать лет десять.

— А потом? — Я хлебнула лимонаду. Он был отменно хорош. Я деревянной ложкой вдавливала тонко нарезанный лимон в кучку сахара, а когда получился сироп, добавила воды и льда. Кислинка с идеальной точностью уравновешивала сладость. Делать лимонад меня научила бабушка, а ее когда-то учила ее кухарка.

— Сделаю большой обеденный стол или несколько письменных. — Он допил лимонад. — Прямо не успеваю делать конторки, за которыми можно писать стоя. Пришлось утроить цену. — Он поставил стакан на стол. — Так ты нашла рукопись в этом доме?

Я показала ему комнату Дарси. Грег провел большим пальцем по деревянным ящикам комода.

— Ладная работа, — заметил он.

Остановился на пороге моей спальни, заглянул туда, но не вошел. Я отступила в нерешительности и поскорее повела его смотреть Сэмово собрание поваренных книг — он выразил восхищение.

Я неловко остановилась у входной двери, плохо понимая, что делать дальше. Грег наклонился ко мне и дотронулся пальцем до моей нижней губы, потом чиркнул губами по моим. Губы были что надо, солоноватые и гладкие. Глаза у меня закрылись, как у опрокинутой на спину куклы. Я растворилась — как бы слюняво ни звучало это выражение. Ощутила жар внизу живота и всю эту шаблонную дребедень.

Я забыла, как целуются. Можно ли забыть, как целуются? Какой это бред — жить и не помнить, как целуются.

Я стояла с закрытыми глазами и открытым ртом, Грег тихо произнес что-то — что именно, я не расслышала. Открыла глаза — он смотрел на меня. Черт, какой же красавец, и глаза добрые, да и умные к тому же.

— Следи внимательно, — сказал он. — Это для твоей книги.

Он заключил мою щеку в ладонь, провел большим пальцем по губам. Это было очень нежно и очень эротично, губы мои раскрылись. Он поцеловал меня — тихо, ласково, с дивной ненавязчивой готовностью. Да, подумала я, он совершенно прав. Жар и нежность — хотелось, чтобы все это продолжалось подольше, но он остановился.

— Спешить ни к чему, да? — Он держал в руке свою куртку. — Мне пора, но в следующий раз продолжим с этого места.

Он ушел, я осталась в полном смятении. Я ему нравлюсь? Не принял ли он меня за шлюху? Если да — есть к тому основания? Изменились ли правила игры с тех пор, как я ходила на свидания? Да и вообще, нравится ли он мне — такой уверенный в себе и невозможно красивый? И почему он так быстро ушел?

Мама прислала мне по электронной почте свою фотографию в свадебном платье. Переждала минут пять и позвонила. Уже решено — свадьба будет в день рождения моего отца, через три месяца. Мне она это объяснила так:

— Барб, день, когда твой отец появился на свет, был счастливейшим днем моей жизни.

Я лишилась дара речи.

Мама заполнила образовавшуюся паузу сообщением, что на предстоящей церемонии у меня будет отличная возможность познакомиться с одним «симпатичным доктором». Я напомнила, что недолюбливаю докторов.

— Да что ты фордыбачишь? — возмутилась мама. — Раньше недолюбливала юристов, теперь докторов. На тебя не угодишь.

— Про юристов ты врешь, это была не я. А платье твое мне очень нравится.

Это ее заткнуло. Платье было красивое, серебристое, сетчатое. На фотографии мама выглядела миниатюрной русалкой в летах.

Мама позволила Дарси надеть на церемонию наряд в черно-серебряной гамме — при условии, что серебряный будет преобладать (вся свадьба планировалась в арбузных и серебряных тонах). Предполагалось ушить папин фрак для Сэма. Он будет наряднее самого жениха, доктора Голда. Я решила, что на всех фотографиях буду стоять перед Сэмом, частично загораживая его талию.

Мама заявила, что собирается пригласить на свадьбу Джона — пусть приезжает вместе с подругой. Джон маме всегда нравился. Даже после суда она не сказала о нем ни одного дурного слова.

— С Айрин? — ужаснулась я.

Было слышно, как мама записывает.

— Она стройненькая?

Пришлось повысить голос, чтобы она услышала:

— Не вздумай их приглашать. Если ты их пригласишь, я не приеду.

— Успокойся, — сказала мама. — Ладно, не буду. Мне нужно обсудить с тобой проблему поважнее.

Она объяснила, в чем незадача. Ей хотелось пригласить вдову моего кузена, но у той, вот беда, нет спутника, так не могу я чем-нибудь помочь. Как, я не согласна с тем, что это просто ужасно? И что написать в приглашении?

Нашу с Джоном свадьбу мама организовала без всех этих дурацких выкрутасов; впрочем, возможно, я просто была слишком брюхата или слишком печальна — и ничего не заметила.

За месяц до моей свадьбы, на похоронах моего кузена, пять его бывших подружек сидели друг напротив друга на скамейках в квакерской молельне и плакали. Были они одна другой красивее и безутешнее. Его первая любовь прибыла и убыла в лимузине, так и не подняв черной вуали.

Я сказала маме: приглашай вдову кузена, наверняка у вас найдется какой-нибудь неприкаянный доктор. Мама стояла на своем: я должна попытаться найти для вдовы «симпатичного мужчину, спутника». Она сказала, что на свадьбе будет барная стойка. Видимо, по ее понятиям, симпатичного и обходительного мужчину мне следовало поискать в реабилитационном центре для алкоголиков.

— Ну а ты? — Она снова обратилась к своей любимой, пусть и постыдной теме: разведенная дочь. В смысле — я.

Я решила от нее отвязаться — не то мне и правда найдут какого-нибудь медика, или алкоголика, или то и другое вместе.

— Я, наверное, приеду с приятелем. Он столяр. Мы пока не очень хорошо знакомы.

— А дети его видели?

— Нет.

— Тогда пусть все думают, что они дети Джона и Айрин, а ты как бы одиночка?

— Никакого Джона. Если хочешь увидеть на свадьбе свою дочь и своих внуков, не вздумай приглашать Джона и его поденщицу. И это мое последнее слово.